Печали веселой семейки - Марина Серова

— Гарик, пожалуйста, — взмолилась я, — давай сначала о делах, ладно?

— А потом? — не отставал Папазян.

— А потом посмотрим, — устало сказала я.

Однако Папазяна мой ответ не удовлетворил.

— Слушай, а, — вновь обратился он ко мне, — я ведь тебя знаю как облупленную. Вот я тебе сейчас все расскажу, а потом ты меня кинешь. Так что давай сначала я по-быстрому выясню интересующий меня аспект твоей личности, а потом ты узнаешь о результатах своего задания, идет?

— Шантажируешь? — усмехнулась я. — С шантажистами у меня, между прочим, разговор короткий. Так что забирай-ка ты свои конфеты и проваливай — я и без тебя со своими делами разберусь. Только вот позвоню Кирьянову…

— Ладно-ладно, — заторопился Папазян, в растерянности съедая две конфеты из коробки, — если Татьяна Иванова говорит, что позвонит Кирьянову, то уж лучше разговаривать с ней о делах, а то хуже будет.

— Усвоил? — уточнила я. — Тогда выкладывай свои великие новости!

— Ну так вот, — начал Папазян, одновременно ловко отправляя в рот третью или четвертую конфету, — был я у акустиков, дал им твою кассету. Много, сама понимаешь, накопать по одному только голосу не удалось, но все-таки кое-что есть.

Я отхлебнула кофе и вопросительно посмотрела на Папазяна.

— Судя по всему, — торжественно сказал Гарик, беря еще конфету, — звонит молодой мужчина.

— Ну, спасибо тебе, — усмехнулась я. — В общем-то, я и сама сообразила, что мой телефонный преследователь — молодой мужчина, а не старая бабка Маврикиевна из деревни Гадюкино.

— Да подожди! — разгорячился Папазян. — Я ведь еще не все сказал, не перебивай!

Я и сама знала, что сказал Гарик, скорее всего, не все, но уж больно мне всегда нравилось его поддразнивать. К тому же это вообще благое дело — ставить на место моего приятеля Гарика Папазяна. Если бы я не владела в совершенстве этим умением, мне бы не удавалось сравнительно легко отделываться от его, как бы поточнее сказать… ухаживаний, что ли.

— Ладно уж, продолжай, — разрешила я, вновь отхлебывая кофе.

— Ну так вот, — повторился Папазян, протягивая руку за следующей конфетой, — акустики сказали, что у звонившего, наверное, в одном из зубов дупло. Когда он говорит, то присвистывает немного.

— Вот здорово! По этим приметам только и искать преступника. Чего же проще? Собрать всех молодых мужчин да в очередь к стоматологу!

Папазян укоризненно взглянул на меня. Очередная конфета, которую он засунул в рот, еще несколько секунд оставалась в живых, поскольку мой дружок милиционер перестал двигать челюстями. Потом сгинула и она.

— Ты все время надо мной издеваешься, — заметил он, — а ведь у меня есть действительно важные факты по поводу твоих телефонных звонков. Тащи-ка свою музыку, да поживее!

Я принесла в кухню магнитофон.

— Это, конечно, не профессиональная аппаратура, — усмехнулся Папазян, желая меня, наверное, уязвить, — но так уж и быть, сойдет.

Он вставил кассету в магнитофон и нажал «Play».

«Я сказал тебе, чтобы ты закрыла дело? Не слушаешь меня? Так вот, предупреждаю тебя в последний раз. Еще раз встретишься с Каминским — хуже будет!» — заговорил ставший уже знакомым голос.

— Ничего не слышишь? — поинтересовался Папазян, беря очередную конфету из коробки.

Кроме голоса я слышала какой-то посторонний шум, что и позволило мне в свое время предположить, что мой анонимный недоброжелатель звонит из телефона-автомата, но я решила промолчать. Надо же дать Папазяну возможность в кои-то веки ощутить свою значительность. Говорят, мужчинам это просто необходимо. Была и другая мысль у меня: а вдруг, если я промолчу, окажется, что специалистам удалось разобраться в шумах получше моего. Вот почему я только отрицательно помотала головой.

— Ха! — обрадовался Папазян. — Так ведь он на улице стоит, понятно?

Я сникла. Похоже, акустики провозились с кассетой совершенно напрасно, и я, возможно, так и не узнаю, кто звонил и откуда. Не могу же я, в самом деле, останавливать на улице всех молодых парней и заставлять их раскрывать рты на предмет кариеса! Может быть, прикажете еще и оборудовать стоматологический кабинет где-нибудь в людном месте и выставить как приманку корзину с яблоками, как в известной рекламе зубной пасты? Ну уж нет, спасибо.

Пока я горестно размышляла над тем, со сколькими неудобствами связана профессия частного детектива, Папазян продолжал что-то торжествующе выпаливать в максимальном скоростном режиме, размахивая руками, как взбесившаяся ветряная мельница, но я его уже не слушала. Мои надежды поймать одного из преступников, а может быть, преступника вообще единственного, того, кто заварил кражу документов, а теперь действует в одиночку, исчезли, «как сон, как утренний туман», говоря словами великого русского классика.

— Так что, скорее всего, это Предмостовая площадь! — торжествующе заключил Папазян, победоносно заглатывая последнюю конфету из коробки.

Тут только до меня дошло, что все то время, пока я горестно размышляла, он мне что-то объяснял.

— Что? Что ты сказал? — переспросила я.

— Как это что? — возмутился Папазян. — Нет, ну вы посмотрите на нее! Я битый час толкую ей про ее преступника, чтоб его на том свете черти съели, а она меня не слушает!

— Повтори, пожалуйста, — попросила я. — Ты что, хочешь сказать, что акустикам удалось определить, с какого места он звонил?

— Ну да! — заорал Папазян. — Слышался шум транспорта — это раз, какие-то голоса неподалеку говорили о набережной — это два, в момент телефонного звонка слышен голос водителя троллейбуса, который объявлял: «Остановка „Предмостовая площадь“». А там стоят телефоны-автоматы, я самолично съездил и проверил.

«Ай да Папазян, ай да умница! — подумала я, глядя на Гарика чуть ли не влюбленными глазами. — Все для меня узнал, все проверил!»

На лице Папазяна читалась такая гордость за свои достижения, что я просто не смогла не повторить свои мысли вслух. Папазян приосанился и выжидающе посмотрел на меня.

— Ну так как? По-моему, тебе пора приступить к выполнению своей части договора, а? Я тебе все рассказал, теперь очередь за тобой…

— Подожди-ка, — возмутилась я, — ты же ни слова об Овсепяне не сказал. Налицо наглый мухлеж! Пока не расскажешь, никаких требований ко мне не предъявляй, понял?

Глядя на меня с таким видом, словно ему нанесли смертельную обиду, Папазян закрыл конфетную коробку крышкой и, сунув ее под мышку, направился к выходу.

— Так-так, — сказала я, начиная понимать, в чем дело. — Стало быть, «я не дарю конфет женщине, которая отказывается иметь со мной секс»?

— А ты что думала? — огрызнулся Папазян. — Поела конфет, все от меня узнала, а теперь проваливай, да? Я хоть оставшиеся конфеты себе заберу, пока ты не слопала!

— Ничего себе! — возмутилась я. — Кто их съел-то? Я ни одной даже и не попробовала, это ты тут жевал, не переставая, поди, мне ничего не оставил.

— Что? — растерялся Папазян. Он приоткрыл крышку коробки и заглянул в нее. Обнаружил он там то, что и следовало ожидать — фольгу, шоколадное благоухание и… больше ничего. Голова Папазяна вынырнула из-под крышки — такой растерянной физиономии я у него еще никогда не видела. Я не выдержала и расхохоталась.

— Ну ладно, — вздохнул Папазян, снова водружая себя на табурет, — слушай остальное.

Помнится, я сказала, что хорошенько проинструктировала Папазяна, прежде чем он отправился выполнять мои поручения, так что удачное завершение его беседы с Овсепяном прошу считать все-таки моей заслугой.

Узнав от Каминского, где больше всего любит бывать Овсепян, я отправила Папазяна в бар на проспекте Кирова. В заведение, которое можно назвать настоящей находкой для частного детектива вроде меня, желающего получить нужную информацию от предполагаемого подозреваемого с глазу на глаз.

Неизвестно, почему этот полуподвальный бар носит название «Подкова». Наверное, потому, что вывеску и впрямь украшает большая подкова. Может быть, директор бара был удачливым человеком, а потому и повесил на видном месте народный символ благополучия, поскольку по примете, как известно, подкова приносит счастье. А может быть, счастливыми надо считать посетителей, которые получали свою порцию счастья с помощью стопочки-другой?

Я не берусь судить, какие ассоциации заставили владельца бара дать ему такое лошадиное название. Меня и Папазяна больше всего интересовало то, что в баре никогда не бывает слишком много народу, что посещают его большей частью люди в высшей степени респектабельные и достойные и что, наконец, это почти единственное место, куда Овсепян предпочитает входить без охраны, оставляя ее на улице. Там его парни прогуливаются, пряча подмерзшие носы в воротники и шарфы.

Именно в «Подкове» с Овсепяном можно было бы поговорить без свидетелей. Туда я и отправила моего дружка-мента, снабдив его своими кровными «зелеными», поскольку купивший мне роскошный букет роз Папазян клялся и божился, что денег при себе не имеет. Спорить было некогда, и я дала Гарику несколько купюр — в баре принимали исключительно баксы, марки или евро, наши деревянные там были не в ходу.