Печали веселой семейки - Марина Серова

Гарик рухнул на одно колено и протянул мне букет.

— Спасибо, что пришел, Гарик, — совершенно искренне ответила я. — Что бы я без тебя делала?

— Что бы ты без меня делала? — патетически взревел он. — Это я что бы без тебя делал? Ведь ты для меня…

— Подожди, Гарик, — беззастенчиво прервала я излияния Папазяна. Поверьте мне, расточать комплименты и произносить вдохновенные речи он может, если захочет, часами. А со мной ему этого, как правило, хочется. — Кирьянов сказал тебе, зачем ты здесь?

— Сказал, — печально ответил Папазян, поняв, наверное, что у меня не то настроение, чтобы внимать его цветистым речам.

— Так вот, — веско сказала я, обращая внимание Гарика на кассету, которую держала в руке, — немедленно передай это акустикам. Пусть постараются выяснить все, что только смогут: что за человек говорит, сколько ему, предположительно, лет и, самое главное, откуда, хотя бы примерно, он звонил.

— Хорошо, — покорно сказал Папазян, забирая у меня кассету и засовывая ее в карман. — Все сделаю быстро, одна нога здесь, другая там.

Тут глаза его неожиданно загорелись, и Гарик, окинув взглядом мою фигуру, перевел его на диван:

— А может, мы пока… время ведь есть… или… — взгляд двинулся по направлению к ковру. — Или даже… — взгляд Гарика уперся в люстру.

Как я и ожидала, разговор все-таки пошел в «другую» сторону. Надо это пресекать. И побыстрее.

— Ну, хватит! — рявкнула я. Папазян моргнул и уставился на меня. — Я тебя, кажется, о чем-то попросила! И усвой, пожалуйста, раз и навсегда: если бы даже я и согласилась на твое непристойное предложение, то я еще не достигла таких вершин акробатики, чтобы проделывать все это на люстре.

Помрачневший Папазян молча отодвинул меня, вытащил букет из вазы, в которую я его поставила, и направился к двери.

— Постой-постой… — удивилась я. — Ты что, еще и букет уносишь?

— А что с того? — заявил Папазян, глядя на меня наглыми глазами. — Я не дарю букеты женщинам, которые отказываются иметь со мной секс. Сейчас пойду и отдам цветы первой попавшейся.

— Первой, скорее всего, будет старушка с третьего этажа. Я видела, что она на лавочке сидит, — не без ехидства заметила я. — Это ее ты собираешься сегодня закадрить?

Папазян набычился.

— Да ладно тебе, не сердись, — примирительно сказала я.

Внезапно мне пришла в голову мысль, что Тане Ивановой вовсе ни к чему бегать, как савраска, по подозреваемым в одиночку. Овсепяна, например, запросто можно поручить Папазяну. Все равно они одного поля ягода. По национальности, я имею в виду. Уж скорее Папазян, чем я, найдет общий язык с бизнесменом армянского розлива. А Киря, начальник Гарика, надеюсь, не рассердится, он же и сам мне, бывает, помогает.

— Послушай, Гарик, — произнесла я, намеренно придав своему голосу самые бархатистые модуляции, — ты же знаешь, как я тебя ценю… — Папазян молчал. — Как я тебя уважаю, как преклоняюсь перед твоими талантами… — продолжала я.

Папазян по-прежнему молчал, но я заметила, как он приосанился.

— Можешь мне не верить, но я испытываю к тебе такие сильные, такие искренние и глубокие чувства! — не прекращала я источать словесный мед. — Но, увы, мой долг зовет меня расследовать одно весьма запутанное дело… — Папазян протяжно и с сожалением вздохнул. — Если бы ты только знал, как трудно бывает для меня действовать в одиночку! — трагическим голосом произнесла я. — Я ведь всего лишь беззащитная женщина, а кругом так много злодеев, которые готовы на все пойти, лишь бы убрать меня с дороги.

Папазян посмотрел на меня — в его взгляде читалась глубокая жалость. По-моему, у него даже слезы навернулись на глаза. По-видимому, он успел забыть, как однажды эта «беззащитная женщина», желая отделаться от его домогательств, со всей силы двинула его коленом, нисколько не смущаясь тем, что бить ниже пояса, вообще-то, запрещенный прием.

Мои речи определенно возымели успех.

— Ради тебя я готов на все! — отрапортовал Папазян.

— Вот и прекрасно, — промурлыкала я. — У меня действительно есть к тебе одно поручение.

Я рассказала Гарику все, что знала про Овсепяна, и самым тщательным образом проинструктировала его насчет того, как нужно себя вести с бизнесменом.

Мой план Папазяну понравился. Он окончательно расправил плечи, затем промаршировал обратно в комнату и водрузил букет на место.

— Чудесные розы! — от души сказала я, хотя больше всего люблю не розы, а совсем простенькие цветы.

— Я все сделаю, — клятвенно пообещал Папазян. — Ну а теперь, может быть, мы все-таки… — он опять покосился на диван.

— Потом, потом, — проворковала я, — когда все будет позади. Согласись, что лучше проделывать это не торопясь, а не в спешке. А я сейчас очень спешу.

— Ты вьешь из меня веревки, — укорил меня Папазян, но по всему было видно, что обещанием он доволен. Хотя сколько таких обещаний я уже давала — не счесть. И хоть бы одно выполнила!

Гарик схватил кассету и с победным ревом гиппопотама, отхватившего лучшую самку в стаде, с грохотом скатился с лестницы, прыгая через три ступеньки. Соседи снизу возмущенно захлопали дверями, и их можно понять: обычно представители закона ведут себя как-то посолиднее. Но чего только не делает с человеком любовь! Да, сейчас я выиграла время, но потом… потом снова с Папазяном хлопот не оберешься. Впрочем, я еще успею об этом подумать.

Я быстро накрасилась, вставила контактные линзы, изменив тем самым цвет глаз, нахлобучила парик, побросала в сумочку кое-какие необходимые вещи, и… Лада Красовская поехала к Кротовой.

Инна Андреевна Кротова еще не заработала своим честным и кропотливым трудом столько денег, чтобы обзавестись собственным особняком. Она всего лишь — учтите, что это «всего лишь» я говорю не без зависти, — занимала два верхних этажа и пентхауз в доме, построенном в районе все того же парка Горького, где более всего нравилось гнездиться тарасовским дельцам. Престижный район, ничего не скажешь.

Консьержка пропустила меня, когда я назвала себя. То есть не себя, конечно, а гипотетическую супругу питерского бизнесмена. И вот я уже поднималась по лестнице.

— Здравствуйте-здравствуйте! — приветствовала меня мадам Кротова, когда я прошла в квартиру.

Инна Андреевна пригласила меня в свой кабинет, мотивируя это тем, что для двух деловых людей это самая подходящая обстановка.

И тут же, едва мы прошли в кабинет, изумленно спросила:

— Что с вами?

Дело в том, что я широко раскрытыми глазами смотрела не на Инну Андреевну, а через ее голову, — кстати, Кротова была невысокого роста и внешностью, скорее, походила на лошадь, чем на крота, — за нее и что-то нечленораздельно мычала. Дрожащим пальцем указывая на нечто за спиной у Кротовой, я как бы через силу проговорила:

— Там…

— Что? — вскрикнула Кротова, резко обернувшись. Наверное она подумала, что за окном притаился киллер с базукой наперевес.

— Какие изумительные портьеры! — воскликнула я, дав, наконец, выход своему восхищению.

Они, кстати, действительно не могли не восхищать. Кажется, я еще никогда не видела такой красивой ткани, да еще и так прихотливо задрапированной. Я на миг представила такие портьеры у себя в холостяцкой квартире. Для этого я, конечно, закрыла глаза. Стоп, Татьяна Иванова, остановись! Опомнись, ты же супруга бизнесмена! У тебя дома портьеры куда лучше этих! У тебя два личных автомобиля! Прекрасный особняк с садом! И не в каком-нибудь Тарасове, а в Питере! Ты никогда не куришь «Петр Первый»…

— Что с вами? Вам плохо? — как будто даже участливо спросила Кротова.

Надо было как-то выкручиваться. Впрочем, почему бы мне просто не сделать Кротовой комплимент?

— Нет, просто я восхищаюсь обстановкой вашего кабинета. А какие портьеры! — снова воскликнула я совершенно искренне.

Кротова любезно улыбнулась. Мое восхищение явно было ей приятно.

Кажется, мне удалось выпутаться из трудной ситуации. Не забывай, Таня, что ты Лада Красовская, не забывай, что ты…

— Наверное, вы мне льстите, — сказала Кротова, игриво грозя мне пальцем.

Она была права. Портьеры произвели на меня неизгладимое впечатление — боюсь, что они будут сниться мне не одну ночь, но во всем остальном обстановка кабинета была просто ужасной.

Комната была буквально заставлена дорогой и громоздкой мебелью. По-видимому, применительно к данному случаю размер мебели был прямо пропорционален ее цене. Эти мастодонтоподобные творения современных меблировщиков превращали проход по кабинету в шествие по весьма запутанному лабиринту, где каждая ошибка в маршруте грозила опасностью. Если бы, например, вы обошли шкаф, стоящий у входа, недостаточно ловко, то рисковали бы со всего маху сесть в «беременное» кресло — его тугие пружины так и стремились распрямиться и пропороть обивку. А обогнув стол из ореха по касательной, не рассчитав при этом ее угол, могли бы влететь в горку, уставленную хрустальной посудой причудливых очертаний, меньше всего напоминавшей вазы и бокалы. Словом, я действительно льстила Кротовой.