Змеиные боги - Лизавета Мягчило

тень заслонила лицо малышки от пронзительного яркого солнца. В благодарность та одарила ее улыбкой во сне. Это заметила и Соня, мимолетом улыбнулась.

– Бывали. Славяна пропала у нас, совсем молодая, шестнадцать лет было. В змеиные свадьбы нас матери дома запирали. Суеверие или нет, но выходить за порог настрого запрещали. А она через окно и на свидание к ненаглядному Антошке. Никто этого и не знал, пока ее мама кольцо диковинное на пальце не приметила. Славяна странная совсем стала – на Антона больше не смотрела, губы тонкие кривила. И все рвалась куда-то, а куда – одной ей ведомо. Пойдешь за ней к болотам и, кажется, видишь ее-то спину, руку протяни и за плечо схватишь, а моргнешь, и нет уже. В русалочьи дни у нас, напротив, парни прячутся. Кому охота на озерном дне карасей кормить?

На последнем слове Соня шумно выдохнула, качнула еще раз Ясю и неспешно поднялась, поворачиваясь к Кате лицом. Та встала следом, в кармане под пальцами щелкнул диктофон, останавливая запись.

Профессор Соколов был прав – место это странное, мифы до сих пор жили среди людей, тесно сплетаясь с их повседневностью. Взгляд Смоль расфокусировался, мысленно она складывала рассказы Сони в приглядный чарующий текст. Останется сделать пару снимков леса помрачнее да болота – наоборот, светлее и привлекательнее. Чтоб стало понятно, чем очаровывались невесты полоза. Может быть, Катя снова зайдет к Соне, просто чуть позже, когда наверняка проснется и поест малышка. Она прошептала прощание одними губами и пошла обратно к воротам. Мир вокруг все так же щебетал и лаял на все лады, все так же тепло грело солнце. Но волнение холодило кончики пальцев, а когда за спиной послышался настойчивый голос Сони, оно, нагло вгрызаясь в кожу, поползло выше.

– Не ходили бы вы в лес, Кать. В нежить не верите, так змей побойтесь. Теплеет. Ужи просыпаются, а с ними гадюки да полозы.

И было в ее прощающемся взгляде что-то глубоко тоскливое и взрослое. Будто наперед знала: ее советом пренебрегут, люди тянутся к неизвестному, как мотыльки к свету лампы. Немногим удается выбраться целыми. Сколько же обожженных крыльев…

Смоль вынырнула из размышлений, только когда дверь бесшумно закрылась за Сониной спиной. Мотнула головой, фальшиво рассмеялась над собственными опасениями и пустыми предупреждениями селянки. И не спеша двинулась в обратный путь.

Дом Катю встретил одиноким поскрипыванием распахнутых створок окон, она выругалась через плотно стиснутые зубы. Запах в избе стоял тяжелый, все это заметили, но промораживать его столько времени? Нужно было распахнуть окна на полчаса-час, ее же не было дольше.

Заходя в комнату, Катерина убедилась: ничем не пахло. И ничего не грело. Прислонила прохладные пальцы к боку печи и огорченно застонала, отдергивая. Нужно снова топить.

Работа пошла ловко, чирикнула зажигалка, и к поленьям отправился горящий комок газеты. Она шла вымыть руки, когда доска под половиком у стола протяжно скрипнула. Пусто и как-то гулко. Смоль замерла, сделала шаг назад, а затем снова на широкий бордовый половик. Скрип повторился, заставив ее наклониться и отодвинуть ковер в сторону. Под ним оказалась дверца с западающей внутрь железной ручкой и тонким, почти неощутимым стальным засовом. Катя быстро догадалась – погреб.

Люк был тяжелым и массивным, пришлось ухватиться обеими руками и потянуть, зло ворча на женский недостаток мощи. Тот неохотно поддался и открыл темный проход, ведущий узкой деревянной лестницей вниз, в темноту. Ладони трусливо вспотели. Нагнал непрожитый детский страх темных незнакомых пространств.

И внутренний голос так искренне убеждал в опасности, так ярко рисовало ее воображение. Вот Смоль начнет спускаться по ступеням, и там раздастся шорох, а за ним смех. Низкий, истеричный, нечеловеческий. Она не замешкается, сорвется с места и побежит наверх, но руки кошмарного существа уже вцепятся в лодыжки и резко дернут. Это нечто без лица, тела, обосновавшееся в воображении, затянет ее вглубь подвала. Крышка громко захлопнется.

Поддаваясь этому порыву, Смоль шепотом ругнулась, задом попятилась от люка, находя на узкой полке над столом старую керосиновую лампу. Внутри еще бултыхалась жидкость. С четвертой попытки она ее зажгла и вернулась к зияющей темноте. Присела на корточки, опираясь ладонью о пол, заглянула внутрь. Сердце трусливо поджималось к ребрам, готовое ухнуть в желудок при любом шуме. Из темноты проступили высокие стеллажи с банками, на каждую была приклеена неровная бумажка с подписью – широким, сложно разборчивым почерком. Катя решилась и принялась спускаться. Неспешно, прислушиваясь к скрипам и шорохам. И когда на голову, громко мурлыкнув, соскочил кот, честное слово, она почти потеряла сознание. Вскрикнув, разжала руки и приземлилась на задницу, отбив копчик о твердый земляной пол. Животное бессовестно мяукнуло и, виляя пушистыми окороками, с задранным гордо хвостом двинулось вдоль стеллажей. Несмотря на пережитое, вдвоем стало не так страшно, Катя поднялась.

Оставалось радоваться, что лампу она так и сжимала сведенной от ужаса рукой – керосин не вылился, огонь не потух. А открывшаяся картина вдохновляла на мародерство. Весняна была настоящей хозяйкой – старательной и запасливой. На стеллажах высились литровые банки с вареньем, трешки с засолками, половины из которых Смоль не знала даже по названиям. У дальней стены в приподнятых над землей ящиках пахли сыростью морковь, свекла и картошка.

Она разбирала почерк женщины на компотах, когда дверца люка с шумом захлопнулась, оставляя ее в круглом пятнышке света от лампы.

Страх попытался с наскока забраться на плечи, но ноги усатой мордой коснулся кот, и тот нехотя отступил. Спрятался в темном углу, куда не добирался свет лампы. Кровожадно притаился, поджидая момент. А Катя шла и деловито подсчитывала богатства, у которых больше не было хозяина. На месяц хватит, они возьмут куда меньше половины.

В темноте Смоль пробыла совсем недолго – оживленно растирала плесень на бумажке, содержимое которой не могла прочесть. Внутри мутно плескалась белесая жидкость, но ни ягод, ни фруктов там не наблюдалось. Заскребся у лестницы кот, пронзительно мяукнул, глядя на закрытый люк, она лишь вяло отмахнулась:

– Ожидайте, сударь, сейчас я осмотрюсь здесь как следует и выйдем.

Голосить от этого сударь не прекратил. На третьем кошачьем проклятии люк со скрипом открылся. Быстро и резко, чуть не слетел с петель. Не нужно было думать, чтобы понять, кто приложил к нему богатырскую силушку. В темноту просунулась короткостриженая голова Славика, и он бесхитростно улыбнулся:

– Вот те на, а если б я домой не заскочил? Искали бы Катю долго и старательно.

– С чего бы? Люк вверх легко идет, он, конечно, тяжелый, но я бы вытянула.

Тот хмыкнул, повис на руках и, качнувшись, спрыгнул на пол. Тут же выругался и похромал к ней. Вот уж