Змеиные боги - Лизавета Мягчило

лапы и потянулся к тарелке. Надя брезгливо скривила губы, голос перешел в режущее ухо, возмущенное повизгивание:

– Ты еще и эту вошь кормить планируешь, когда у нас запасов почти нет?!

Сразу вспомнился топик с темно-фиолетовыми стразами, который та приглаживала на голом плоском животе сегодня утром, спрашивая у Павла совета: подходит ли он к этим брюкам. Сколько бы Катя ни знала Гаврилову, та до сих пор могла ее удивить. И вот снова: брови взметнулись вверх, а оскал растягивал губы в улыбке. В груди клокотало отвращение и раздражение. Тронь пальцем, и Смоль обдаст волной концентрированной злобы. Надя почуяла неладное, стушевалась, злобно морща нос, и уткнулась в свою тарелку.

– А ты на мои запасы действительно рот распахнула? Не помню, чтобы ты за них платила.

– Говорю же, договорится и будет жрать свои платья, – с поддельным горем в голосе констатировал Славик.

Задумчиво пожевывающий огурец, Саша неожиданно встрепенулся, закинул остаток овоща в рот и хлопнул в ладоши, спугнув вылизывающего тарелку кота.

– Так, давайте-ка сразу все решим. Все равно нам нужно начинать работать. Пробежимся по домам, постучим в дверки. Наслушаемся мифов стариков, начеркаем самое вдохновляющее и заодно спросим про еду. Деньги нужны даже здесь, закупим закаток, яиц, у Беляса можно и молока попросить, а Ульяна на днях мяса подкинет. Договорились?

Это было разумно, все закивали. Славик громко сглотнул, заставив Катю усмехнуться. Видно, уже представлял малосольные огурцы, которыми их угощали вчера. Не пропитанные уксусом корнишоны с магазинных полок, а большие, сладкие, деревенские и хрустящие. Вчера он нагло сожрал всю банку, воспевая бабку и ее золотые руки в перерывах между работой челюстей. Той такая неприкрытая лесть понравилась. С собой однокурсник притянул банку огурцов и капустной солянки с крупными боровиками. Похоже, жадным он был не только до закаток:

– Смоль, я женюсь на тебе, если скажешь, что умеешь делать домашний сыр. Я прощу тебе укус и отнятую печь.

– Эх, Елизаров, ходить мне в девках, не нюхать твоей красоты, не пробовать. Домашние сыры – это не мое.

Почти в натуральном отчаянии Катя, пряча озорную улыбку, опустила глаза в пол и прижала руки к сердцу. Представить себя за подобной работой она не могла. Остатки вчерашнего сна вообще вызывали отвращение к молоку. К любым молочным продуктам.

Елизаров поддержал шутку в привычной ему манере, пошло играя бровями:

– Ну, попробовать я могу и без сыра дать.

– Какой ужас, дурака кусок. – Она не сдержала смеха, засмеялись и все остальные. Беззлобно ткнув его кулаком в плечо, Смоль вскочила с табуретки и направилась к выходу. По негласному правилу общежития последний, кто ест, – убирает. Тихонько, словно крупная крыса-переросток протрусил мимо Славик, встрепенувшись, за ним направился Саша. Никто не стал трогать задумчиво жующего колбасу Павла, Надя рядом небрежно чистила ноготки. Оставалось надеяться, что со стола они все же уберут.

Решившие сразу найти матрасы для своих импровизированных кроватей, мальчишки нырнули в сарай, Катя же осталась стоять на пороге.

Задумчиво качнулась с пятки на носок, с улыбкой потянулась всем телом. Несмотря на вчерашний непростой день, внутренний голос подсказывал, что этот будет совершенно другим. Замечательным.

Вездесущий кот уже терся о ноги, сытый и довольный, он выпрашивал ласку. Катя могла поспорить, после зверь направится в дом и свернется клубком на печи, сладко посапывая влажным холодным носом. Подхватывая его на руки, Смоль абсолютно счастливо чмокнула его между ушей. Ласку плюшевый не оценил, громко фыркнул и лениво вильнул хвостом, болтаясь в ее руках, как огромная безвольная игрушка. Она было хотела рискнуть и наградить его вторым громким поцелуем – прямо в пушистые усы. Катерина всегда мечтала о коте – мягком, урчащем, временами кусачем и совершенно несносном. Чтобы встречал у порога съемной квартиры и громко урчал мотором. Не срослось. Ни с котом в квартире, ни с поцелуем. За спиной раздался голос, заставляющий бережно спустить животное на землю.

– Он может быть лишайным, знаешь?

Не изменяя себе, Гаврилова прилежно гадила в очередной прекрасный день. Медленно вышагивая по ступенькам и кривя острый нос. Как она умела.

– Тогда я без зазрения совести помоюсь твоей мочалкой. Если вместо нее ты не впихнула в сумку двадцать шестой лифчик.

– Ха-ха. Слушай, я сказать хотела. Мы же здесь команда, да? – В ее голосе послышались заискивающие ноты, Смоль едва сдержала огорченный смех. Разве существовали такие люди? Без зазрения совести топтали, опускали, давили, а потом невинно хлопали ресницами и клялись в вечной дружбе. Все, что «до» – лишь глупая шутка. Только помоги. Подтверждая ее мысли, Надя продолжала ровным голосом: – Я тут смекнула, фотографии к научной работе были бы кстати. Будешь распечатывать, на меня продублируй.

И будто само собой разумеющееся, она хлопнула Смоль по плечу. Стало мерзко, настолько до смешного тошно, что Катерина не сдержала порыва сбросить чужую руку. Терпение дало трещину, и ей на мгновение показалось, что она действительно не осилит месяца в одном доме с Гавриловой. Методично сотрет этот макияж вместе с кожей о сосновые доски пола. Сколько бы Катя ни убеждала себя, что выше подобного, – в присутствии Нади подушечки пальцев начинало немилосердно печь.

– Не могу поверить, она действительно серьезно… – Смоль потрясенно покачивала головой. Перед тем как развернуться и пойти к дорожке широким шагом, она повысила голос ровно настолько, чтобы стоящая за спиной студентка слышала каждое ее слово. – Нет, Гаврилова, я штатным фотографом не нанималась. Давать кому-либо снимки сугубо моя инициатива. Ты в этот кружок не входишь.

Оставаться на холме и дальше не было смысла, видневшаяся внизу деревня оживала после ночного сна, манила. Громко кудахтали куры, будто пытаясь наговориться впрок, лаяли собаки и низко мычали коровы, отбивая хвостом первых весенних мух.

Вчера эти дома казались неприветливыми, одичалыми и холодными, а сегодня они оживали. Через заборы вяло переругивались соседи, истошно рыдал кем-то обиженный ребенок, хохотали мальчишки, а пожилые мужчины добродушно улыбались в бороды, покуривая самокрутки, развалившись на скамейках. И эта картина ее поразила. Разве не эти дома Смоль мысленно посчитала нелюдимыми, почти проклятыми? Вчерашние мысли заставляли стыдиться, она слишком хорошо их помнила: в этих срубах жили лишь старики. Суеверные, пропахшие болезнью, от нее заразившиеся и скверным характером. Страшные узловатые пальцы в пигментных пятнах, злые бесцветные глаза… Они ненавидели мир и людей за то, что остались забыты здесь. Одиноки. А разве можно было рассчитывать на другую картину? За что тут цепляться молодежи, для чего оставаться в столь далеком от цивилизации месте? С пригорка Катя так четко видела девчонку с длинными толстыми косами – лет шестнадцати, не более. Ее нагнал друг, воровато оглянулся и мазнул губами по девичьей щеке. Та пошатнулась, пытаясь скрыть смущение за причитанием, замахнулась коромыслом,