Империя. Настоящее и будущее. Книга 3 - Константин В. Малофеев

но в отчетах о них звучит мысль о советском национальном превосходстве… Некоторые сравнивали высотки с семью римскими холмами. Однако Сталин, оценивая значение новых построек… заявил городу, что „прежде всего…историческая заслуга Москвы состоит в том, что она была и остается основой и инициатором создания централизованного государства на Руси”»[62], – отмечает американская исследовательница Катерина Кларк в своей работе «Москва, четвертый Рим».

Главное здание Московского государственного университета имени М. В. Ломоносова. Построено в 1949–1953 гг.

Ярчайшим событием истории сталинского «Третьего Рима» стал Поместный собор Русской Православной Церкви в феврале 1945 года, на котором при участии восточных патриархов и представителей поместных православных церквей был избран патриарх Алексий I. «В церквах и монастырях зарождалась письменность и складывались первые летописи о жизни нашей страны, стены церквей и монастырей неоднократно выдерживали орды иноземных завоевателей…»[63] – так оценивал историческую роль Православия в России выступавший на соборе Георгий Карпов, государственный представитель по делам Церкви. Как будто не было «безбожной пятилетки» и как будто сам он не входил в число наиболее жестоких ежовских следователей.

Идея Третьего Рима имела не только внутренний, но и международный аспект: советские лидеры надеялись на то, что превращение Москвы в центр вселенского Православия укрепит геополитические позиции СССР на Балканах, в странах Средиземноморья и на Ближнем Востоке, а сильная Русская Церковь сможет противостоять международному влиянию антисоветски и русофобски настроенного Ватикана.

Патриарх Алексий I (Симанский)(1877–1970)

Фото: ЦАК МДА. www.acmus.ru

«С отступлением Рима от православия и падением Константинополя, с порабощением православного Востока турками, центром и оплотом Православия становится Москва, столица православного русского государства», – открыто заявлялось в те годы в «Журнале Московской Патриархии»[64]. В докладной записке Г. Г. Карпова И. В. Сталину об итогах поездки делегации Московской Патриархии по странам Ближнего Востока от 27 июля 1945 года отмечалось: «По инициативе восточных патриархов в беседах с патриархом Алексием был затронут вопрос о Вселенском Соборе, не созывавшемся с VIII века. Все патриархи высказываются за желательность созыва Вселенского Собора и единодушно указывают на то, что Собор должен состояться в Москве. Из обмена мнениями по этому вопросу между патриархами – Собор должен будет избрать Вселенского патриарха и решить вопрос о перенесении центра православия в Москву»[65].

«В марте 1946 г. митрополит Крутицкий Николай (Ярушевич) написал в Совет по делам Русской православной церкви о необходимости проведения в Москве Вселенского Собора, – отмечает историк М. В. Шкаровский. – Трудно сказать, у кого родилась эта идея, но она была полностью одобрена И. В. Сталиным, возлагавшим на ее осуществление большие надежды. Секретным постановлением от 29 мая 1946 г. Совет Министров СССР разрешил проведение в Москве Вселенского Предсоборного совещания с участием глав всех автокефальных Православных Церквей мира для обсуждения вопросов о выработке общей линии по борьбе с Ватиканом, отношении к экуменическому движению, созыве Вселенского Собора»[66].

В 1948 году в Москве состоялось Всеправославное совещание, на котором Русская Церковь выступила с последовательно консервативных, антиобновленческих позиций. Были осуждены экуменическое движение, навязанный некоторым поместным церквям календарный «новый стиль», обличалась политика Ватикана. Большую роль в подготовке решений совещания сыграл один из крупнейших консервативных богословов русской эмиграции и убежденный монархист святитель Серафим (Соболев). Однако восточные патриархи тогда, в отличие от 1945 года, были уже не настроены ехать в Москву и отправили на совещание своих представителей.

Архиепископ Серафим (Соболев) (1881–1950)

Фото: из архива Воронежской митрополии

Для советского лидера неоимперский проект Третьего Рима с самого начала укладывался в его собственные масштабные геополитические замыслы. Сталин решил двигаться в традиционном для русской имперской политики направлении – к Константинополю. В 1945 году СССР предъявил Турции территориальные претензии, потребовав создания советских баз в черноморских проливах и возврата земель Армении и Грузии, подаренных Ататюрку Лениным, причем подчеркивалась необходимость создания благоприятных условий судоходства для советских судов на Черном море. Обозначены были и притязания СССР на покровительство над Ливией, бывшей колонией фашистской Италии.

Активным было вмешательство СССР в гражданскую войну в Греции. Тамошние коммунисты контролировали свободные от проанглийского правительства районы и в конечном счете создали на территории Югославии альтернативное правительство. От имени Сталина партийный идеолог Жданов вел с главой греческих коммунистов Никосом Захариадисом переговоры о поставках советских вооружений.

Фактически Сталин попытался осуществить в новой, красной, редакции «греческий проект» Екатерины II. И не случайно именно эта императрица пользовалась в послевоенном СССР особенной популярностью, а Екатерининская эпоха подробно изучалась и восхвалялась в кино.

Соединенные Штаты, унаследовавшие от Британии статус мирового Ханаана, быстро распознали в сталинской политике возрождение русского имперского начала и отреагировали предельно жестко. По сути, холодная война была продолжением и реинкарнацией Крымской войны 1853–1856 годов. Реализация «доктрины Трумэна» началась с объявления о «помощи» Греции и Турции в их сопротивлении «русской экспансии».

Американцы также разрушили надежды Сталина на то, что государство Израиль станет проводником советских интересов в Средиземноморье. Сталин разочаровался в «израильском проекте». Это разочарование, вкупе с неприятием со стороны генералиссимуса, исторически необоснованных претензиий советских еврейских активистов на создание еврейской республики в Крыму, отразилось в послевоенной внутренней политике.

В церковной же сфере США избрали своим инструментом Константинопольский патриархат. Для того чтобы лишить Москву возможности возродить Третий Рим, американцы взяли под контроль патриархат бывшего Второго Рима. Сравнительно лояльно настроенный к Москве патриарх Максим был объявлен сумасшедшим и заменен в 1949 году американским гражданином Афинагором (Спиру), прилетевшим на свою интронизацию на личном самолете президента Трумэна. Как только Афинагор стал патриархом, Константинополь повел яростную атаку на церковные позиции Москвы.

Ведущим сталинским идеологом начиная с 1934 года был А. А. Жданов. Именно он выдвинул программу укрепления советского патриотизма, основанного на русской исторической имперской традиции. Возглавляя ленинградскую партийную организацию, он в 1944 году пошел на смелый шаг – улицам и площадям города на Неве были возвращены имперские названия: Невский проспект, Дворцовая площадь. Жданов был противником политики исторического нигилизма и воинствующего атеизма. Кроме того, он придерживался крайне антизападных взглядов.

В 1946 году Маленков, являвшийся ближайшим помощником Сталина, оказался в опале. Были значительно ограничены и полномочия Берии, утратившего прямой контроль над спецслужбами. Начался период максимального влияния группы Жданова, в которую входили заместитель Сталина в правительстве крупный экономист Н. А. Вознесенский, еще один зампредсовмина А. Н. Косыгин, секретарь ЦК по кадрам А. Н. Кузнецов, председатель Совмина РСФСР М. И. Родионов, а также руководители ленинградской партийной организации П. С. Попков и Я. Ф. Капустин.

Андрей Александрович Жданов (1896–1948)

© ТАСС

Представители этой группы разделяли тезис Жданова о том, что русские – важнейший по своим историческим правам народ в СССР, что естественным центром советской империи должна быть Россия и что нельзя развивать окраины за счет бесконечного выкачивания ресурсов из русской деревни. «Сталин даже говорил нам, что Вознесенский – великодержавный шовинист редкой степени. „Для него, – говорил, – не только грузины и армяне, но и украинцы не люди”»[67], – утверждал не расположенный к Вознесенскому Микоян. Однако до времени этот «шовинизм» не мешал Сталину говорить о том, что он видит Вознесенского своим преемником во главе государства, а Кузнецова во