Империя. Настоящее и будущее. Книга 3 - Константин В. Малофеев

В отличие от многих других стран, в частности Франции, возможности русского коллаборационизма оказались крайне ограниченными. Из «разочарованных большевиков» удалось сколотить лишь Русскую освободительную армию генерала Андрея Власова, карьерного Красного командира и коммуниста. Однако власовский проект был связан преимущественно с антигитлеровски настроенной частью немецкого офицерства, предпринявшей летом 1944 года неудачную попытку ликвидации Гитлера.

«Родина-мать зовет»(плакат художника И. М. Тоидзе)

Другим доступным немцам активом оказались части белоэмигрантов во главе с генералом Петром Красновым, пошедшим на коллаборационизм с Германией и в ходе Гражданской войны. Совсем другую позицию занял Антон Деникин, заявивший: «Мы испытывали боль в дни поражений армии, хотя она и называется Красной, а не Российской, и радость – в дни ее побед»[48]. Власовское движение Деникин считал трагедией, порожденной изуродованной большевизмом психологией. Возобновить в России гражданскую войну гитлеровским агрессорам не удалось, напротив, они способствовали хотя бы частичному примирению большей части русского народа.

Ширился патриотический подъем, связанный с защитой Отечества и с чувством народной гордости. Вспоминая трагический исход Первой мировой войны, русские люди наполнялись уверенностью – на сей раз немцу несдобровать. «Чем дальше во времени и пространстве заходила война, тем заметнее пробуждался национальный русский инстинкт самосохранения, тем сильнее становилась решимость русского народа обороняться от врага и тем больше воюющие народные массы учились подчиняться дисциплине национального военного Верховного командования, не обращая внимания на партийный режим, – разъяснял в швейцарской прессе находившийся в эмиграции великий русский философ Иван Ильин. – В воспоминаниях народа о Первой мировой войне, дезертирство с которой обернулось страшным возмездием, продолжавшимся целых 25 лет, побеждала мысль о том, что эту войну надо лояльно довоевать до конца»[49].

Начинали сказываться и долгосрочные факторы стратегической устойчивости государства, созданные еще Российской Империей и укрепленные имперской моделью экономики, сформированной в 1930-е годы. Военные специалисты старой школы во главе с начальником Генштаба Борисом Шапошниковым оказались незаменимы на первом этапе войны, когда речь шла о жизни и смерти страны. Из десяти командующих фронтами в конце войны четверо были бывшими царскими офицерами (штабс-капитаны Федор Толбухин и Александр Василевский, подпоручики Леонид Говоров и Иван Баграмян), генеральный штаб возглавлял бывший поручик Алексей Антонов. Из оставшихся командующих фронтами пятеро были бывшими унтер-офицерами императорской армии, и лишь один не служил в ней вовсе.

© Федор Кислов / ТАСС

Борис Михайлович Шапошников (1882–1945)

Фёдор Иванович Толбухин (1894–1949)

Фото: Ольга Ландер

Александр Михайлович Василевский (1895–1977)

Леонид Александрович Говоров (1897–1955)

Алексей Иннокентьевич Антонов (1896–1962)

Иван Христофорович Баграмян (1897–1982)

© Владимир Савостьянов / ТАСС

Парад на Красной площади. 7 ноября 1941 г.

Фото: Александр Васильевич Устинов

Не менее существенное значение имел демографический переворот в солдатском составе Красной армии. В течение третьего квартала 1941 года погибли или попали в плен большинство призывников 1921–1922 годов рождения, то есть тех, кто родился и вырос уже при советской власти. Затем начался призыв в армию более старших возрастов, то есть тех, кто родился и сформировался как личность еще во времена Российской Империи. «Приход старших поколений способствовал и повышению стойкости войск с учетом психологического и мировоззренческого факторов, – подчеркивает А. А. Музафаров. – Важной частью подготовки солдата к войне и к бою является подготовка его к возможной смерти. В армии Российской империи мотив возможной и почетной смерти в бою рассматривался в религиозном контексте как смерть за веру православную, царя и Отечество, как уподобление в смерти Христу… и когда мы говорим о солдатах-победителях 1945 года, мы должны помнить, что большинство из них родилось и получило воспитание во времена Российской империи»[50].

Линкоры и береговые батареи царского флота выставили непроницаемую стену из огня на пути немецких войск, пытавшихся взять город на Неве. Аналогичную роль на южном фланге сыграли спроектированные до революции береговые батареи Севастополя. Транссиб позволил в кратчайшие сроки перебросить под Москву уральские, а затем сибирские дивизии и тем предотвратить катастрофу. В декабре 1941 года у стен русской столицы вермахт потерпел поражение, предопределившее стратегическую неудачу немецкой военной машины.

Георгий Константинович Жуков (1896–1974)

© РИА Новости

«Красная Армия в битве под Москвой впервые за шесть месяцев войны нанесла поражение главной группировке гитлеровских войск. Это была наша первая стратегическая победа над вермахтом»[51], – вспоминал маршал Георгий Жуков. А начальник штаба сухопутных войск Германии Франц Гальдер сокрушался: «Разбит миф о непобедимости немецкой армии, с наступлением лета немецкая армия добьется в России новых побед, но это уже не восстановит миф о ее непобедимости. Поэтому 6 декабря 1941 года можно считать поворотным моментом, причем одним из самых роковых моментов в краткой истории Третьего рейха. Сила и могущество Гитлера достигли своего апогея, начиная с этого момента, они пошли на убыль»[52]. Битва за Москву стала крупнейшей битвой в истории человечества: в ней участовавало до 7 миллионов человек. Она стала первым поражением Третьего рейха с момента его создания.

По Транссибу и Мурманской железной дороге, также построенной при царе, пошли составы с помощью от союзников. Советскому Союзу была предоставлена значительная военная и финансовая помощь со стороны США и Англии в рамках программы ленд-лиза. По оценке британского историка Марка Харрисона, возможно преувеличенной, союзники компенсировали до 20 % советского ВВП, что было жизненно важно в условиях немецкой оккупации большинства индустриальных центров, при том что даже эвакуированные заводы возвращались в строй далеко не сразу[53]. Если в области обеспечения СССР обычными вооружениями роль внешней помощи была не слишком существенной, то дело обстояло иначе с моторизацией Красной армии, которая практически полностью была проведена за счет американских грузовиков «Студебеккер». Соотношение поставок вагонов союзниками к внутреннему производству составляло 1000 %. Кроме того, благодаря ленд-лизу СССР обеспечивался порохом, радиостанциями, стратегическими материалами. Серьезно усиливали советскую авиацию американские и английские самолеты.

Не менее важным было то, что в 1943–1944-х годах именно поставки американских продуктов удержали СССР от продовольственного коллапса в условиях утраты многих сельскохозяйственных территорий, гибели лошадей и потери тракторов. На 40 % американскими поставками обеспечивались потребности в сахаре. Мясные консервы, поставленные по ленд-лизу, составили более 100 % от всего производства консервов в СССР.

Обо всем этом надо помнить не для того, чтобы умалить подвиг русского солдата-победителя, а чтобы избавиться от созданного по понятным причинам коммунистической пропагандой мифа о том, что царская Россия якобы проиграла Первую мировую войну, тогда как сталинский СССР выиграл Вторую мировую едва ли не в одиночку. И в Первую, и во Вторую мировую войну Россия сражалась против Германии в коалиции с другими странами, однако царская армия не допустила германцев в глубь страны, а зависимость Советского Союза от помощи англо-американцев была намного серьезней, чем зависимость Российской Империи от союзников по Антанте.

При этом следует помнить, что эта помощь никогда не была бесплатной, прежде всего со стороны Великобритании. Англичане предоставили СССР