Бонсаи - Буало-Нарсежак

— Вот как, а почему?

— Конечно, мне назло! Разве вы не знаете современную молодежь?

«Молодежь? — думает Кларье, поднимаясь по крутой лестнице. — Ничего себе молодежь! Ей как-никак уже тридцать пять лет!»

Комиссар решительно стучит в дверь. У него нет желания долго тянуть резину, но, войдя, он в растерянности замирает в дверях, стараясь скрыть охватившее его удивление. Мод была красивой! Вот уж чего Кларье не ожидал, так не ожидал! Более того, она была очень красивой! Высокая и худющая, по всей видимости, какие-то трудности в физическом развитии, зато сказочная блондинка! Девушка с льняными волосами! Во вкусе Дебюсси. С грустным, нежным взглядом, но взирающим на все свысока. Кларье едва сдержался, чтобы не вскрикнуть, когда заметил, что Мод была на костылях! Там, где при движении должен вырисовываться контур ноги, плавно развевались складки платья, и он тотчас понял: Мод отказывается носить разработанный Кэррингтоном протез. Тем самым она как бы мстит отцу, мстит даже тогда, когда остается одна. Ее выбор — жалкая пара костылей! Женщина, одетая в простое черное платье (ей, видно, приходится немало заниматься домашним хозяйством), тяжело раскачиваясь на костылях, прошлась по комнате.

— Входите, господин комиссар. Я вас ждала.

Мод указывает ему на стул, приглашая сесть, но Кларье вдруг с испугом понимает, что, если он согласится, ей придется устроиться на соседнем стуле, а значит, отважиться выполнить на его глазах уродливое, унизительное и, по всей видимости, болезненное упражнение: приседание на одной ноге! И он невольно протягивает ей руки, желая помочь.

— Спасибо, — сухо бросает она в ответ.

И быстро садится сама. Как-то очень естественно. Чуть менее ловко она расправляет подол платья, и Кларье невольно бросает взгляд на ее единственную ногу в дешевом сером нейлоновом чулке. Мод терпеливо ждет, когда он заговорит.

— Вы, конечно, знаете об анонимных письмах? — начинает Кларье.

— Разумеется.

— А господин Кэррингтон их получал?

— Два.

— А вы?

— Тоже два.

— Вы не могли бы их мне показать?

— Я их разорвала.

— А вы помните их содержание?

— О, очень даже хорошо! В первом было написано: «Кому вы продаете отрезанные руки-ноги? За них можно выручить неплохие деньги!» Во втором письме примерно то же самое: «С вашими отходами производства, вы могли бы прокормить всех „оборванцев“ города».

Она говорит без всякого заметного волнения, будто повторяет хорошо затверженный урок, и в ее голубых глазах нет ни капли осуждения.

— Но кому вы могли так досадить?

— Да кому угодно, — спокойно отвечает Мод. — Видимо, кому-то очень хочется, чтобы мой отец закрыл центр. Его называют «колоссом на алюминиевых ногах». Нет, тут все ясно. Его попрекают за производство искусственных конечностей.

— А вы, мадемуазель?

— А я тут при чем?

— Но вы ведь тоже связаны с этим.

Кларье указывает пальцем на то место платья, где должна была быть вторая нога. Мод с неожиданной живостью подхватывает костыли и вскакивает.

— Идемте, — зовет она Кларье и ведет его в соседнюю, небольшую и крайне бедно обставленную комнату: диван, кресло, низкий столик; да будь даже подписан приказ об аресте имущества Мод, и то судебный исполнитель не стал бы скорее всего трогать такую нищенскую мебель! Поперек дивана лежит искусственная нога. Мод смотрит на нее с холодной враждебностью.

— Уродливо, ужасно и нелепо! — говорит она, отбрасывая концом костыля протез подальше от себя.

— Зато изобретательно, — замечает Кларье.

Она улыбается и внезапно из мстительной бедной девушки превращается в пламенную, убежденную в своей правоте фанатичку.

— Изобретательно! — повторяет она. — Настолько изобретательно и настолько совершенно, что ломается по меньшей мере раз в месяц. Это, видите ли, самая шикарная и дорогая модель, напичканная всевозможными техническими прибамбасами, до омерзения хрупкими. Это штука сгодится разве что для того, чтобы позабавить миллиардера, окруженного многочисленной челядью, или же чтобы заставить меня позабыть, о том, что я…

Мод замолкает, стискивает нервно зубы то ли от ненависти, то ли от отчаяния, и щеки ее мелко дрожат… Однако ей очень быстро удается взять себя в руки, и она, подняв по очереди оба костыля, продолжает говорить уже гораздо спокойнее:

— Вот моя безотказная модель-вездеход: и не ломается, и продается почти в любой скобяной лавке. Плати несколько десятков франков и получай массу удовольствия!

Кларье возвращается в большую комнату и вдруг замечает на прикрытых ширмами этажерках целый лес карликовых деревьев. Он останавливается перед ними, несказанно обрадовавшись тому, что может перевести разговор на новую и столь приятную тему.

— Это мои дети! — гордо говорит за его спиной Мод.

— И сколько их здесь?

— Пока четырнадцать. Но это более чем достаточно. Даже здоровому садовнику хватит работы на целый день. Ну а таким, как я…

Кларье наклоняется над крошечным, чуть ли не с карандаш, деревом, усыпанным белыми цветами.

— Батюшки! Что это такое? Мне кажется, я узнаю это дерево!

Мод обрадованно хлопает в ладоши, и Кларье невольно думает: «Кто бы мог подумать! Какие там тридцать пять лет!.. Сущая девчонка!»

— А вы догадайтесь! — восклицает девушка. — Сдаетесь? Это яблоня. И на ней вырастут настоящие яблоки.

— А это?

— Можжевельник, и я вижу, ему хочется попить. Потерпи немного, я скоро тобой займусь. А взгляните на мой podocarpus, не правда ли он прекрасен, с его малюсенькими листиками, похожими на детские ладошки? А что вы скажете о японской камелии? А вот это дерево называется ficus neagari. Смотрите, какие корни, прямо как щупальца извиваются, даже немного страшно, правда? А тут у меня бамбуковый уголок. А, вижу-вижу, вам понравилась моя азалия! И, знаете, цветы моих деревьев привлекают пчел точно так же, как и настоящие.

— Потрясающе! — искренне восхищается Кларье.

Мод счастливо вздыхает и нежно гладит клен.

— А сейчас я решила собирать бонсаи настоящих деревьев, таких, как дуб, сосна, вяз. Для контраста. Представляете, дуб величиной с мой палец по соседству с азалией?

— А вам не кажется, что ваше увлечение немного отдает жестокостью? — спрашивает Кларье.

Огорошенная Мод застывает, повиснув на костылях.

— Я никогда не думала об этом, — тихо признается она, но тут же, стукнув костылями об пол, восклицает: — Вы просто не понимаете. Они нуждаются во мне! Они меня любят. Я это хорошо знаю.

— Простите меня ради Бога! Действительно, брякнул какую-то глупость, не подумав! — торопится сказать комиссар. — Однако у меня по ходу возник еще один вопрос. Каковы ваши отношения с окружающими? Что касается господина Кэррингтона, то я вроде бы в курсе. Ну а, допустим, с доктором Аргу?

— Ну что я вам могу сказать… Он мне предан всей душой. Это во многом из-за меня он так старается придумать