Репортаж с петлей на шее. Дневник заключенного перед казнью - Густа Фучик

был в Праге. На второй день вышла «Вожена Немцова» – очень красивая книжка небольшого формата, объемом в 64 страницы, в красной обложке. Юлек умышленно выбрал цвет красного знамени, цвет нашей победы, как он говорил. Название напечатали черной краской. Книга доставила Юлеку большую радость. Она была тем большей, что книга увидела свет в такое безотрадное время. 8 марта он писал мне из Праги: «Густина, какая у меня радость! Книжка была принята так, что я этого даже не ожидал. Прилагаю первую рецензию, которая опубликована сегодня. Написал ее Трегер. Очень поторопился, не правда ли?.. Пальцы мои уже начинают неметь: куда ни приду, везде просят автограф. Я этого не предвидел. Но особенно растрогал меня старый Выдра[28]. Когда я сегодня вечером зашел в клуб, Выдра вышел навстречу, обнял меня на глазах у присутствовавших и сказал: «За последние полтора года я, читая вашу «Божену Немцову», впервые снова ощутил чувство свободы». Право, от всего этого я еще не совсем пришел в себя. Но мы поговорим подробно об этом, когда приеду. Хорошо?»

Трегер написал о «Божене Немцовой борющейся», между прочим, следующее: «Издатель Отто Гиргал опубликовал проникновенный и необыкновенно вдумчивый этюд Юлиуса Фучика о борющейся Божене Немцовой… Три главы так превосходно оживляют перед нами Немцову во всем величии ее общественного значения, что могут быть отнесены к шедеврам наших современных очерков».

Фучик многим подарил книжку «Божена Немцова борющаяся», и в том числе железнодорожнику Войтеху Тихоте. Он весной 1940 г. поселился со своей семьей у нас, в Хотимерже. Фучик дал ему книжку с автографом: «Пану Войтеху Тихоте, соседу нагошицкому, сердечно. Юлиус Фучик. В Хотимерже 15.4.1940».

Тихоты были беженцы из недалекого чешского села Нагошице, которое с осени 1938 г., после мюнхенского диктата, принадлежало третьей империи. Тихота имел в Нагошице маленький домик, всего-навсего две крохотные комнатки и кухоньку. Однако горевал он о домике так, словно это был великолепный дворец. Иногда по воскресеньям Тихота с женой и двумя мальчиками выходил в поле, взбирался на невысокий холмик и оттуда с грустью глядел на видневшуюся невдалеке «территорию рейха». Тихота видел милую сердцу халупку, в которой родился и жил со своей семьей. Из этого родного гнезда его выгнали немецкие фашисты. Смотрел Тихота на неказистый домик и озабоченно думал: «Надо бы починить крышу, чтобы не было течи; немец, который в доме живет, крышу наверняка не починит. Ведь он знает, что хата не его. Эх, придется потом въезжать в разоренную избу».

Когда Тихотой овладевала тоска, он брал в руки книжку Юлека и читал в ней дарственную надпись. Она была для него большой отрадой, укрепляла уверенность в том, что его домишко в Нагошице опять будет стоять на чешской земле, а семья вернется к родному очагу.

В книжке, которую Юлек преподнес своим родителям, он написал: «Отцу и матери посвящает автор». Книга затерялась.

Мне он подарил машинописный оригинал рукописи «Вожена Немцова борющаяся» с надписью: «Помощнице Густине!». Я отвезла рукопись в Пльзень и отдала в переплет Шилингеру.

Когда в марте Юлек уезжал в Прагу, он уже взял с собой часть нашего нового перевода «Истории Южной Африки» Самгабера. В переводе мы допустили некоторые неточности, и Юлеку пришлось их в Праге исправить, предварительно заглянув в большой словарь и в географический атлас. 8 марта он писал мне: «Сегодня я а) пробегал, б) проговорил, в) просидел в библиотеке. Многое я еще должен был в переводе изменить, а затем все снова прочитать, чтобы в рукописи отыскать все эти «экзотические острова», известные в географии как Молуккские».

В начале марта из Пльзеня в Хотимерж вернулся отец. Он был тяжело болен. Однако наотрез отказался лечь в больницу. «Из этого не будет проку», – упрямо повторял он. Юлек его искренне жалел. Свое участие он проявлял даже в мелочах. Привозил отцу из Праги трубочный табак, который в те времена очень трудно было достать. Когда отец начал проявлять интерес к приключенческой литературе, Юлек доставал детективные книги, чтобы старик хоть немного развлекся и забыл о болезни.

Глава IX. Странствия по букинистическим магазинам

Во время одного из посещений Праги весной 1940 г. Юлек говорил с нашим другом Ладиславом Штоллом о переводе для «Народной библиотеки» книги Карела Сабины[29] «Театр и драма в Чехии до начала XIX столетия». Юлек намерен был также дополнить перевод очерком о Сабине и обстоятельными примечаниями.

Это произведение Сабины, написанное по-немецки под псевдонимом Лео Бласс, Фучик считал весьма значительным, даже единственным в своем роде. Книгу Юлек нашел у букиниста Гокра летом 1938 г. Тогда Фучик редактировал журнал «Творба». Каждую неделю, закончив работу над номером, Юлек поджидал меня (я работала тогда переводчицей в редакции газеты «Руде право»), и мы отправлялись в букинистические магазины. Именно в те времена, когда из фашистской Германии повеяло ужасом концентрационных лагерей и гарью войны, в период бешеных атак чехословацкой реакции на все прогрессивное, Фучика, словно магнит, стала притягивать эпоха Возрождения. Почему? Он объяснял так: «Если ищешь в истории периоды, сходные с нашей современностью, ты должен часто вспоминать о бурных годах пробуждения конца XVIII и начала XIX столетия. Тогда вся Европа тоже пришла в движение. Великая французская революция и существование Французской Республики воздействовали на умы людей других стран, на их мышление, надежды и поступки, так же как теперь воздействует Великая Октябрьская социалистическая революция и существование Советского Союза. Конечно, история никогда не повторяется. Но лишь формы проявления человеческого сознания, которые отстают от форм исторического процесса, напоминают иногда знакомую картину. И если будешь обращаться с ней хорошо и осторожно, это пойдет тебе на пользу и поможет в ориентации» («Творба», 1937 г.).

Начиная с тридцатых годов Юлек часто обращался к некоторым работам И. В. Фрича, Карела Сабины, Карела Гавличка-Боровского. Фучик изучал эпоху Возрождения, словно уже тогда искал в ней назидания и подкрепления для грядущего грозного времени в истории нашего народа.

Ближайшим к редакции «Творбы» был магазин Неуберта на Гибернской улице. О посещениях этого букиниста Фучиком рассказывает в своих воспоминаниях бывший служащий магазина Франтишек Зайичек:

«Я работал в книжной торговле сорок шесть лет подряд. Из них более тридцати лет в бывшем антиквариате Неуберта. За это время я узнал многих собирателей старых и давно разошедшихся книг. Книголюбы делились на несколько групп. Одни интересовались старой чешской печатью XVI–XIX веков. Другие с любовью коллекционировали старинные книги с гравюрами, а третьи интересовались библиофильскими изданиями, первыми выпусками книг, рукописями.

Наиболее многочисленной была группа собирателей первых изданий книг эпохи