Любовь с первого взгляда - Зиновий Фотиевич Рыбак

Зачем человеку даны глаза, черт побери! Куда их девать в таких тяжелых случаях? А Усман все изощрялся. Он вежливо подавал мне тарелку с шурпой, приговаривая:

— Приятного аппетита труженику.

Затем он преподнес пиалу с чаем:

— Милости прошу, товарищ хлопкороб.

И любая вспышка смеха на хирмане принималась на мой счет. Любая улыбка разила меня в самое сердце. О господи, да закончится ли когда-нибудь этот ужасный перерыв?!

Ох, и после обеда мне нечем было хвалиться. Вы знаете, к вечеру я даже вспомнил своего покойного дедушку, над которым я когда-то смеялся. Дед мой все жаловался на поясницу, а я, бессовестный, никогда ему не верил. А теперь впервые в жизни почувствовал, что такое поясница. Да если бы не поясница, я бы не то что пятьдесят, а сто килограммов в день собрал бы. Какая это боль!

С невыразимой печалью смотрел я вечером на таблицу показателей, в конце которой стояла моя бесславная фамилия рядом с цифрой 21. А ведь норма была сорок.

У меня созрело решение: перенимать опыт. Я подошел еще раз к таблице и в списке колхозных сборщиков под номером один прочел: «Джумабаева Гульнара — 82 кило». Это результат! На следующий день я стал рядом с Гульнарой. Хотя девушка очень быстро удалилась, а я отстал, но мне все же удалось воспринять кое-какие необходимые приемы сбора, и я изо всех сил старался применять их. Не сразу, но дело все же пошло лучше. За день я набрал около 30 килограммов хлопка.

Стараясь не держаться за поясницу, я подошел к таблице показателей и — что это с моими глазами? — рядом с моей фамилией я увидел цифру 41. «Ошибка!» — подумал я и немедленно отправился к весовщику. «А вы думаете — больше?» — с издевкой спросил он меня. «Нет, меньше!» — сердито гаркнул я. Весовщик удивленно посмотрел на меня, проверил списки и произнес с расстановкой: «Совершенно точно. Сорок один».

Что такое? Я еще и еще раз перебрал в своей памяти, сколько хлопка собрал в течение дня. Конечно, это нелепая ошибка! Зато Усмана будто подменили. Он присмирел и остепенился. Ни одного укола, ни одного издевательства. Вот если бы это не было ошибкой! Что-то будет завтра?

Вечером следующего дня, когда, по моим подсчетам, у меня не хватало нескольких килограммов до нормы, я получил вполне серьезное поздравление от Усмана. Непрошеная краска залила мое лицо!

На третий день наступила, наконец, разгадка тайны. Я узнал того, кто оказывал мне такую бескорыстную помощь. К вечеру, принеся мешок с хлопком на хирман, я, будучи незамеченным, был очевидцем такой сцены.

Меня охватило восхищение, когда к весам сразу два мешка сырца поднесла Гульнара. Взвесив первый мешок, Гульнара сказала весовщику:

— «Это в счет…» — и она назвала мою фамилию. Никакие возражения весовщика не смогли изменить ее решения. А я стоял в тени чинара, возмущенный и пораженный, готовый вырваться к весам и учинить невероятный скандал. И вдруг мудрое решение пришло мне в голову. Я несколько успокоился, сдержал себя и принялся подсчитывать, сколько хлопка сдала за меня Гульнара. Набралось довольно внушительное количество. За ужином Усман, скрепя сердце, вновь поздравил меня с трудовой победой. Но поздравление это было неискренним. Это было поздравление побежденного. А знал бы он…

На следующий день я встал раньше зари и ждал рассвета на плантации. Непреодолимое желание — собрать больше — наполнило все мое существо. Как только стало возможно различать белые коробочки на кустах, я ринулся в бой. Держись, Гульнара! Не думай, что я уж такой немощный, мы еще посмотрим, что покажут сегодня весы! И довольно злорадствовать Усману — моему бывшему другу!

И вот, когда во второй половине дня я закончил норму (сам своими силами, без посторонней помощи!), настало время осуществить мой мудрый замысел. Собрав канар сырца, я направился на хирман. Весовщик спокойно подбросил гири, посмотрел на показатель и промолвил:

— Двенадцать пятьсот.

Я набрался духу и выпалил:

— Это — в счет Гульнары Джумабаевой!

— Что? — изумленно переспросил весовщик.

И тут произошло непредвиденное.

Я, охваченный единственной идеей, — скорее сдать хлопок и рассчитаться с долгом, совершенно потерял чувство бдительности и не заметил, что в двух шагах от меня стоит не кто иной, как сама Гульнара. Робко я поднял глаза на девушку. Ее не узнать! Черные глаза горели огнем негодования, вся фигура девушки как бы выражала решительный протест.

— Без вашей помощи обойдусь! — промолвила, сверкая глазами, Гульнара: — Как вы могли пойти на такую дерзость?

Но я не собирался сдаваться, ибо знал, что правда на моей стороне.

— А вы? — в упор спросил я.

— Что я?

— Почему вы сдавали свой хлопок в мой счет?

— Я никогда этого не делала, — четко выговаривая каждое слово, произнесла девушка.

Какое лицемерие, вы подумайте!

— А кто же собирал хлопок, который вы сдавали в мой счет? — спросил я, надеясь получить ответ, полный вероломства и неправды. Но услышал нечто невероятное и ошеломляющее:

— Ваш друг Усман.

Я хотел от всей души расцеловать девушку: за то, что она снова утвердила мою веру в крепкую, сильную, настоящую дружбу с Усманом. Но, во-первых, девушка могла бы не понять меня, а во-вторых, это было бы похоже на стандартную концовку посредственного заокеанского фильма. И я — воздержался.

ПРИЗНАКИ ЖАНРА

Не первый год муж ее трудится на ниве печати. Правда, его не называют в числе тех, кто составляет гордость и славу работников пера. Он частенько пытается кое-что кое-кому советовать, ссылаясь на свой стаж с двухзначной цифрой. Жена его, добросовестная домашняя хозяйка, мать нескольких детей, первый почитатель таланта мужа, настолько изучила характер и повадки супруга, что всегда безошибочно определяла, над чем он работает в данное время. Всегда… А вот сегодня и она была поставлена в затруднительное положение…

Раньше бывало так. Если он садился за письменный стол с важным видом и обкладывал себя добрым десятком подшивок, преимущественно центральных газет, папками с газетными вырезками, ножницами и клеем, жена говорила:

— Детки, уходите играть на улицу. Папа передовую