Любовь с первого взгляда - Зиновий Фотиевич Рыбак

Любовь с первого взгляда

ПРОВЕРЬТЕ ВАШИ ГОЛОСА!

В нашем учреждении организовали хор. Дело хорошее, общеизвестно. Хотя в месткоме сказали, что это — еще одна птичка в графе отчета в вышестоящие органы, но я твердо мыслю так: дело не в птичке, отнюдь не в ней. Главное: лица работников в нашем учреждении как подменили — все ходят вдохновленные, только и слышишь: «Нам песня строить и жить помогает»… И даже, вы поверьте, меньше вздохов стало о молодости, о прошедших днях и прочем. А почему? Все работники в хор записались. Это же, знаете, не соло, что тебя одного услышат и, чего доброго, освистят. В хоре можно чуть-чуть подпевать, а успех, так сказать, делить общий. Уравниловка в некотором роде.

И вот (что я, собственно, хотел сказать?) в этом нашем учрежденческом хоре случай весьма забавный произошел. Как-то собрались на спевку, разучивали «Калинку». Руководитель хора все хвалил голос нашего плановика Ксения Дудкина. «Какой чудесный бас! — восхищался. — Вам бы в операх петь». И все в таком духе. Дудкин, понятно, старается. И, действительно, у него не плохо получается. «Калинка, малинка, малинка моя…» — просто стены дрожат от сочности.

В это время начальник нашего учреждения полюбопытствовал о работе хора, заглянув в зал. И… тут произошло невероятное. Ксений Дудкин, как увидел управляющего в дверях, таким пискливым дискантом «Калинку» потянул, что руководитель хора, почтенный высокий старик, от удивления начал палочкой сам себя по голове лупить. А потом, заикаясь, обращается к Дудкину:

— Ч-что с-с вами, милейший? Где ваш бас?

Кося взгляд на управляющего, Ксений робко ответил:

— Не могу я при них басом… Как же…

Я — человек философского направления. Мне удивляться, поражаться, восхищаться не пристало. Это — дело слабых натур. Поразмыслил я так: в человеке (в Дудкине, стало быть) подхалимское начало заложено, вот оно себя и выдает при подходящем случае… Такие думы осенили меня, когда я шел по вызову в кабинет управляющего. Человек он был молодой, привлекательный, любил изредка на себя в трюмо посмотреть, которое тут же, в кабинете, сбоку кресла стояло. Захожу я бодрым шагом, смело открываю дверь, направляюсь к столу. Хотел этак независимо руку подать, доложить все по-деловому, но… Посмотрел я на себя в трюмо и… не узнал: спинка моя изогнута, рука дрожит, глаза смотрят заискивающе, все лицо — отвратное. А голос?

— Здрасьте, пожалуйста, Иван Фомич! Как здоровьице? — Я не узнал своего голоса — писклятина, сиплость одна. Утром как я на сынишку зычно кричал: «Выпорю, выродок», как Кутузов. А тут? Выходит, и я басом при начальстве не могу. Еле вышел из кабинета. Удручение меня взяло смертельное. Зашел в отдел, там сидят мои подчиненные, усердно что-то катают. Хотел я их попросить найти соответствующую докладную и только рот открыл для просьбы, как полилась громовая речь:

— Мне требуется докладная о вчерашнем дне. Прошу…

И все на такой ноте. Куда же это годится! Прислушался я к своему голосу, — противно. Хорошо, что Антон Павлович Чехов не слышит, это же тема ему в руки. Угрызения совести мучили меня несколько дней. Стал я следить за своим голосом. Регулировку устроил. Решил так: когда к себе в отдел к подчиненным захожу, представляю, что в кабинет управляющего попал.

— Здрасьте, товарищи! — произношу. — Здоровьице как? — И все это нежно, заботливо, трогательно.

Прошло несколько дней. Подчиненные мои стали работать втройне, уважение ко мне поголовное. Вот и в кабинет к управляющему вечером пришлось заглянуть. И мысль у меня такая: представить, что я в свои отдел, как раньше бывало, к подчиненным захожу. Поступь твердая, взгляд уверенный, спина прямая. В голосе — литавры.

— Здравствуйте! Мне требуется одна минута для делового разговора.

Посмотрел на меня Иван Фомич, улыбка у него умильная, приветливая. Высказывается:

— Я вас давно хотел пригласить. Выросли вы у нас, возмужали, свое кресло переросли. — И по плечу похлопывает.

Чуть я, было, на пискливый фальцет не перешел. Выдержал. С достоинством отвечаю:

— Благодарю за доверие!

На следующий день мои бывшие подчиненные при расставании со мной чуть не всплакнули. Слышу за спиной:

— Какой обходительный человек! Вот и выше выдвинулся…

Суть моего рассказа в чем? Проверьте ваши голоса, товарищи! И, если надобно, отрегулируйте.

ЮБИЛЕЙ

Управляющий пригласил к себе главного бухгалтера, председателя месткома, заведующего отделом кадров и секретаршу. Каждый по-своему обосновал вызов к начальнику: главбух приготовился оформить солидный аванс в подотчет (какой управляющий не оформляет авансы?), председатель месткома на всякий случаи захватил с собой ведомость об уплате членских взносов (авось, управляющий погасит задолженность), зав. отделом кадров был готов объяснить полную законность оформления на теплые места своих трех племянников. Ну, а секретарша всегда была начеку и никогда не предугадывала, зачем ее вызывают, так как она больше была озадачена, когда ее не вызывали…

Когда один за другим вызываемые прошли в кабинет, управляющий попросил секретаршу поплотнее прикрыть дверь и, заговорщически подмигнув, произнес такую речь:

— Товарищи! На днях исполняется пятьдесят лет со дня рождения и тридцатилетие трудовой деятельности нашего кассира-счетовода Егора Ивановича Старалкина. (Раздался вздох облегчения). Людей надо уважать, товарищи! Мы должным образом должны отметить эту дату. У меня вырисовался такой планчик: послезавтра в конце работы (только никому ни гу-гу, пусть это будет приятным сюрпризом для юбиляра!) я приглашу Старалкина в кабинет, здесь устроим поздравление, преподнесем будильничек и все такое. Надо провести соответствующую подготовку: вызвать Старалкина в местком, поговорить о его нуждах, провести с юбиляром беседу в отделе кадров и подготовить мне тезисы речи. В день юбилея главбух отпустит Егора Ивановича с работы, пущай по городу побродит один раз в пятьдесят лет, так сказать. А вас я попрошу, Элиз (секретарше), сходить к юбиляру домой, для дополнения моей речи лирическими моментами: о любви и верности, о крепости семьи и т. д. Вопросов нет. — Утвердительно закончил управляющий и отпустил всех вызванных.

На следующий день началась охота на юбиляра. Первый капкан был приготовлен в месткоме. Приглашенный туда Егор Иванович смущенно заявил: