Инженеры Сталина: Жизнь между техникой и террором в 1930-е годы - Сюзанна Шаттенберг

Многие «старые» инженеры руководили строительством электростанций в 1920-е гг. и во время первой пятилетки и часто коллективно переезжали со стройки на стройку — из Шатуры в Каширу, а затем на Свирь, с Волховстроя на Днепрострой, а оттуда на Волгострой (1932-1936){289}. Помимо энергетиков в работу над проектами, связанными с электрификацией, были вовлечены также инженеры других отраслей, например И.П. Бардин и А.П. Серебровский. Бардин, которого в 1917 г. рабочие завода в Енакиево избрали главным инженером, вскоре начал сотрудничать с большевиками. В 1921 г. правительство назначило его директором стального треста «Югосталь». Бардин — один из тех инженеров, которые недвусмысленно приняли сторону советской власти. Это выразилось в его вступлении в ВАРНИТСО и в том, что он возглавил филиал ассоциации в Кузнецке{290}. Серебровский как старый солдат партии получил сначала должность директора Путиловского завода в Петрограде, затем стал руководителем «Комиссии по снабжению армии», а в 1920 г. занял пост председателя нефтяного треста «Азнефть»{291}.

Увлеченность строительством, совершенно оттеснившую на задний план вопрос о том, ради какой политической системы все это делается, чувствовал и П.И. Пальчинский. Правда, его отношения с большевиками были омрачены с самого начала, так как он занимал во Временном правительстве пост товарища министра торговли и промышленности и в день Октябрьской революции, 7 ноября 1917 г., руководил защитой Зимнего дворца{292}. Он немедленно попал под арест, а затем арестовывался еще дважды: летом 1918 г. его взяли в заложники вместе с другими представителями элиты, угрожая расстрелять в случае гибели членов правительства во время уличных беспорядков{293}, а в августе 1922 г. арестовали за «контрреволюционную» и «антисоветскую» деятельность{294}. Эти инциденты не повлияли на его жажду деятельности, и советское правительство вновь и вновь искало его помощи. Ленин еще во время первого ареста Пальчинского написал о нем полемическую статью, а во время второго лично позаботился о том, чтобы инженер смог воспользоваться амнистией, объявленной в ноябре 1918 г.{295} В какой мере сотрудничество порой шло рука об руку с репрессиями, показывает тот факт, что Пальчинский, находясь под арестом с лета 1918 по март 1919 г., продолжал вести дела и давать консультации из тюрьмы и принимал там всю техническую и экономическую элиту{296}. Из третьего заключения его освободил в 1922 г. Кржижановский, поскольку Пальчинский к тому времени стал сотрудником Государственной плановой комиссии и должен был составлять планы{297}.

Несмотря на свое уязвимое положение, Пальчинский наглядно демонстрировал позицию инженеров, рассчитывавших использовать в своих целях институты советской власти. Эти инженеры являлись технократами в том смысле, что не обращали внимания на цели большевиков, выходившие за пределы индустриализации, и полагали, что могут и далее свободно высказываться и действовать{298}. В 1924 г. на съезде ВАИ Пальчинский потребовал от большевиков признать ведущую роль инженеров{299}. В своих выступлениях и дискуссионных статьях он постоянно ратовал за технически ориентированную политику. В 1926 г. в письме председателю Совета народных комиссаров Рыкову, отправить которое ему в последний момент не дали друзья, он заявил: «Опорой для всего лучшего и ценного, завоеванного революцией, в наш век господства науки и техники, век не столько коминтерна, как техинтерна, на первом месте являются именно научно-технические силы»{300}. Мечтая о «техническом Интернационале», Пальчинский терял чувство реальности. Он отказывался признать, что просто на определенное время предоставил в распоряжение советской власти свои специальные знания, что он «спец», продающийся за деньги и продовольственный паек. Он игнорировал мольбы жены, твердившей, что бывшему члену Временного правительства и председателю Русского технического общества, которое до сих пор носило звание «императорского», следует приноровиться к роли, отведенной ему большевиками и не слишком высовываться{301}. Пальчинский не только работал в научно-техническом отделе ВСНХ, сотрудничал в Госплане и превратил свой Институт исследования поверхности и недр Земли в советский НИИ, но также вновь организовал комитет по военно-технической помощи, создал комиссию экспертов и основал инженерное торгово-промышленное товарищество (ВИНТ). Он был председателем ВСИ, затем руководил ВАИ, а также ИРТО, в котором в 1922 г. учредил собственную Комиссию по изучению быта инженеров (КУБИ). С ноября 1921 по февраль 1922 г. эта комиссия закупила за границей продовольствие на сумму 1,5 млрд. руб.{302} Разрыв с советским правительством произошел в результате того, что Пальчинский, как и многие другие инженеры, отказался допустить политизацию сфер его деятельности и растущее влияние партии{303}. Когда в декабре 1924 г. ВАИ была насильственно поставлена под партийный контроль, он заявил о своем выходе из нее: «К моему сожалению, о моем возвращении вообще не может быть и речи до тех пор, пока ассоциация не является свободной организацией инженеров и проявляет свою неспособность противостоять навязанным ей вождям, разрушающим ее характер»{304} Поскольку Кржижановский неоднократно давал понять Пальчинскому, что не одобряет его выступления с критикой в адрес партии, Пальчинский в 1924 г. покинул и Госплан. В качестве председателя ИРТО он всеми силами старался уберечь общество от роспуска, однако в 1925 г. оно все же было «ликвидировано», а его имущество конфисковано{305}. Но Пальчинский не сдавался: в 1927 г. основал взамен распущенного ИРТО организацию «Техника — массам», чтобы под этой вывеской воспитывать социально активных, всесторонне квалифицированных рабочих{306}. Тем самым он бросил вызов монополии советского правительства, которое к тому же при Сталине приняло решение в пользу неквалифицированных рабочих масс и советского тейлоризма{307}. Наконец, Пальчинский входил в число специалистов, оценивших пятилетний план в соответствии со своими инженерными критериями и не побоявшихся раскритиковать его. Говоря о нефтяной промышленности, он выразил недовольство тем, что указания из центра не учитывают местные особенности, а в 1928 г. отказался дать заключение по Челябинскому угольному региону без точного изучения всех аспектов{308}. По поводу Днепростроя, проект которого также был представлен ему на экспертизу, он считал, что электростанция на угольном топливе, возможно, оказалась бы рентабельнее. Строительство Магнитогорского металлургического комбината, на его взгляд, планировалось не там, где надо{309}. В глазах партийных руководителей из окружения Сталина это выглядело возмутительной ересью. В то время как инженеры вроде Кржижановского и Серебровского, Графтио и Винтера показали себя способными полностью приноровиться к большевикам или воодушевиться их проектом, Пальчинский не проявил готовности поступиться самостоятельностью действий и мышления. Он рассматривал свою оппозицию как вполне законное выражение собственного мнения, советское же правительство чем дальше, тем больше видело в нем врага.

3. Уничтожение старой технической интеллигенции

а) Шахтинское дело и Промпартия

Ввиду технократических амбиций многих инженеров и принципиально иных критериев при оценке пятилетнего плана положение технической интеллигенции продолжало ухудшаться. Большевики, группировавшиеся вокруг Сталина, начали видеть в ней препятствие и нуждались в козле отпущения, дабы объяснить провалы в экономическом развитии. Уже в 1927 г. в городе Горловка в Донбассе были преданы суду горные инженеры в большем количестве, чем имело место до сих пор, — якобы за умышленно вызванные ими несчастные случаи. 10 марта 1928 г. «Правда» под заголовком «Экономическая контрреволюция в угольной промышленности» сообщила, что ГПУ раскрыло в городе Шахты контрреволюционный экономический заговор среди горных инженеров, которые на протяжении пяти лет систематически разрушали или неэкономично применяли машины, устраивали пожары, заливали водой шахты и вызывающе вели себя с рабочими. По их вине, уверяла газета, шахты, которые могли бы поставлять миллионы тонн угля, дают лишь незначительную долю этого объема{310}. Сталин и его приближенные сфабриковали это дело как первый шаг в ходе уничтожения старой интеллигенции и ее структур. Они не только заранее определили точный ход арестов и отдельных процессов. Сталинское Политбюро разработало и детальную «генеалогию» заговора. Уже в 1925 г., дескать, инженеры создали контрреволюционный «инженерный центр», из членов которого позже рекрутировались шахтинские преступники и участники других актов саботажа. По мере «обострения классовой борьбы» при переходе от нэпа к плановому хозяйству нейтральная масса буржуазии разделилась на друзей и врагов. В 1927 г., когда реконструкция была завершена, инженеры, все еще надеявшиеся на реставрацию капитализма, приняли решение бороться против советской власти и осуществить ее насильственное свержение{311}. Фицпатрик указывает, что Шахтинское дело предвещало переворот, совершенный Сталиным. Действия против инженеров не обсуждались в Политбюро, а представляли собой самостоятельную акцию Сталина и Молотова. В то время как эта сторона готовилась к серьезному удару по технической интеллигенции и внутрипартийной оппозиции, другие члены Политбюро еще пытались в речах и газетных статьях успокоить себя и интеллигенцию{312}. В результате процесса, привлекавшего основное внимание прессы на протяжении квартала — с марта по июль 1928 г., четверо из 53 обвиняемых были оправданы, 38 приговорены к тюремному заключению до десяти лет и 11 к смертной казни{313}.