80 лет форы, часть вторая - Сергей Артюхин

Чему пример вчерашний бой. Рота Голенко – девять "Рысей" и два "Ежика" наткнулись на механизированную колонну Альянса – десяток "Першингов" и столько же бронетранспортеров. Плюс многочисленные грузовики. И что?

Первые же выстрелы гвардейцев подняли настоящую панику в конвое. Надо отдать американцам должное – они, хотя и растерялись в первые мгновения боя, но все же попытались развернуться в боевой строй. Из-за ошибки Никиты, отдавшего приказ на открытие огня слишком рано, это им даже удалось. Но что толку, если половину своих снарядов экипажи "Першингов" всадили в "молоко"? А тех, что все-таки попали в Р-45, было однозначно недостаточно?

Да и стреляли американцы значительно медленнее – все-таки сказывалось наличие в советских машинах помогающего заряжающему механизма.

Но потери у Голенко все же были – один из "Ежей", держащихся позади, еще два дня назад проморгал английскую противотанковую пушку на своем фланге. На счастье советских танкистов, расчет орудия, удачно подбивший ЗСУ первым же выстрелом, далее начал обстреливать идущую на фланге "Рысь" старшего сержанта Молодчанина. Тот, не растерявшись, молниеносно развернул свой танк, разом лишив британцев надежды на свое уничтожение – лобовая броня Р-45 была слишком серьезным препятствием для их семидесятишестимиллиметрового орудия. Но они все же попытались – успели сделать аж два выстрела и один раз попасть, прежде чем прилетевший осколочный снаряд поставил кровавую точку в той стычке. Но экипажу сгоревшего "Ежа" это уже не помогло…

Откуда-то справа донесся шорох. Капитан инстинктивно схватился за лежащий рядом "Стечкин" – на Дальнем Востоке танкистам "оружие персональной обороны" выдали давно, еще перед японской операцией.

– Товарищ капитан? – появившийся из-за танка сержант, тот самый Молодчанин, напряженно замер, смотря в притягивающее взгляд дуло. Никита убрал пистолет-пулемет и знаком пригласил сержанта присесть рядом.

– Не спится?

– Угу, – сержант кивнул.

– Вот и мне тоже. А ведь хорошо здесь, да Дима?

– А то, товарищ капитан. Места красивые, жалко только что войной порченные, – танкист кивнул в направлении видневшейся в стороне воронки.

– Ничего. Вот надаем буржуям по голове, чтоб не лезли – и тогда заживем. Хотя дома гораздо лучше.

– А вы откуда, товарищ капитан?

– Где я только не жил, – Никита улыбнулся. – А вообще – из под Сталинграда.

– Аааа. А ваша "Рысь" случайно не?

– Ага. Сталинградская. Специально узнавал. Так что можно сказать, подарок от земляков, – и Голенко чуть ли не нежно похлопал стальной борт.

– А как там, в Сталинграде?

– Красиво. Один из красивейших городов на Волге. Зеленый весь…а набережная…- Никита закатил глаза, всем своим видом демонстрируя восторг. – Но самое главное, девушки там – симпатичные почти все, а через одну – красавицы. Я свою жену именно там и нашел. На набережной, – Голенко улыбнулся воспоминаниям. – Вот закончим, Дима, с капиталистами – и домой, коммунизм строить.

– Вы так свой город расписали, товарищ капитан, что я вот и думаю, мож мне тоже туда после войны поехать?

– А почему бы и нет? У нас и институты есть, и заводы. Парень ты умный, видный, награды есть. Пробьешься в люди. Только чего ты не к себе-то домой?

– Да нет у меня больше никого, товарищ капитан. Мамка старая была, в деревне, в Белоруссии. Да там всех фашисты сожгли, – голос молодого сержанта дрогнул.

Помолчали, внимательно вслушиваясь в ночь. Где-то недалеко щебетала незнакомая птица, ее вторили какие-то насекомые.

Глядя на зеленую траву, нещадно примятую тяжелыми гусеницами, и теперь медленно распрямлявшуюся, Никита вдруг подумал:

"А ведь природе все равно, что мы тут делаем. Строим или разрушаем, миримся или воюем. Она просто живет. И зачем все это", – взгляд обратился к воронке от бомбы, на которую еще недавно указывал Молодчанин. "Затем, что иначе нельзя. Эти заморские уроды прикрываются высокими речами и словами – но по факту им наплевать. Несут нам демократию, ага. Бомбардировками", – Голенко сам не заметил, как начал себя накручивать. "И если отступить сейчас, это будет воспринято лишь как слабость. Они не удовлетворятся частью мира. Он нужен им весь. Полностью".

Решительно врезав кулаком по земле, Никита резко встал, вызвав удивленный взгляд сержанта.

– Дим, иди-ка ты спать, да и я пойду. Завтра в бой, нужно поднабраться сил.

– Есть идти спать, товарищ капитан.

Десятью минутами позже, в засыпающем мозгу гвардейца светилась лишь одна мысль, строчка из еще одной популярной песни: "А значит, нам нужна одна Победа, одна на всех – мы за ценой не постоим".

28 августа 1946 года.

Австрия, неподалеку от итальянской границы.

Майор Васильев с абсолютно спокойным видом наблюдал за бегущими на него в атаку фигурками в форме американской армии. Среди них постоянно кто-то падал и больше не поднимался – все-таки оставшийся в армии Охлопков свой талант не растерял, а СВД била получше СВТ. Но, несмотря на потери, янки отважно шли вперед, перебегая от одного укрытия к другому.

Передовая линия обороны батальона молчала – работали только снайперы. Учитывая, что разок даже этого хватило, чтобы атака прекратилась – американцы отошли и вызвали артиллерийскую поддержку – Васильев пока придерживал свой главный козырь в запасе.

Танков на этому участке у американцев почти не было, а те немногие, что все же имелись были не фонтан – "Шерманы", причем даже не последних модификаций. И главный козырь майора – тяжелые БМП "Лаврентий Берия 3" с пятидесятисемимиллиметровой автоматической пушкой – вполне мог бы с ним справиться. Но Леонид был уверен, что время для выкладывания джокера на стол еще не пришло.

Легкий ветерок, гулявший по небольшой ложбинке, где и происходило основное действие, донес до ноздрей комбата вонь от горящего уже почти полчаса танка – РПГ, названная неизвестным шутником "Мухой", была для американского "барбекю" сюрпризом из разряда неприятных.

– Дельгин! – Васильев повернулся к радисту.

– Да, товарищ майор?

– Вызывай артиллеристов. Пусть устроят империалистам огненный душ.

– Так точно!

Короткими раскатами прогрохотал автоматический гранатомет, пройдя цепочкой разрывов в порядках наступающей пехоты. Та совершенно логично залегла.

Несколько раз рявкнули минометы, отправляя восьмидесятидвухмиллиметровые подарки в сторону противника.

Порыкивая моторами, на сцене вновь появились "Шерманы", плюющиеся огнем с коротких остановок.

"Эх, счас бы сюда ребят Лавриненко", – мечтательно подумал Васильев. "Или нет…лучше бы даже самого полковника".

– Товарищ майор, – мысль была прервана появившимся рядом радистом.

Леонид изобразил на лице вопрос.

– Артиллерия сейчас ударит. А еще вас сам комдив вызывает, – сержант, словно извиняясь, протянул трубку комбату.

– Пятый на связи.

– Пятый, щас по янки артиллерия так отработает, что от них мало что останется. Твоя задача – атаковать и к вечеру занять квадрат десять-десять. Понял меня? Это важно!

Васильев развернул карту и бросил взгляд на означенный квадрат. Задача была хотя не самой простой, но вполне выполнимой. Если, конечно, артиллеристы хорошо постараются.

О чем, собственно, Леонид не поленился немедленно комдиву сообщить. Тот, подумав пару секунд, прошипел из динамика рации:

– Вас понял, пятый, врежем посильнее. Но смотри, орел, меня не подведи! Конец связи.

Майор, порадовавшись, что до сих пор сохранил наличие БМП в тайне от американских офицеров по другую сторону фронта, повернулся к вытянувшемуся рядом помощнику и коротко сказал:

– Готовь людей, скоро идем в атаку, – и полез в укрытую в замаскированном капонире КШМ на базе все той же ЛБ-3.

Коротко раздав по рации указания командирам всех своих машин, комбат прильнул к перископу, ожидая обещанного комдивом удара.

Море огня, неожиданно вспыхнувшее на позициях американцев, едва не ослепило привычного уже ко всему офицера. Но, ни секунды не медля, Васильев отдал приказ.

Моторы боевых машин пехоты грозно заурчали, грозя янки серьезными неприятностями. Но тем было сейчас совсем не до этого.

Генерал не обманул – к артподготовке подключились дивизионные "Грады", вгоняя в землю все, что не успело закопаться самостоятельно.

Превратив передовую линию обороны одной из дивизий армии генерала Брэдли в мясной фарш с землей и кровью, "Грады" и дивизионные гаубицы перенесли свой огонь в тыл, перемещая огневой вал подальше от своей пехоты. Но еще за минуту-другую до этого комбат отдал приказ выдвигаться.

Многочисленные автоматические пушки бээмпэшек и пулеметы бэтээров в сочетании с огнем бьющей издалека артиллерии помешали американцам осознать, что роли на поле боя только что кардинально поменялись – и тот, кто только что был атакующим хищником, превратился в не подозревающего об опасности кролика.