Свидание с умыслом - Робин Карр

Я почувствовала, что при этих словах что-то сжалось у меня в животе. Наверное, я даже застонала.

— Как он вообще? — продолжала Дженис.

— Он очень вежлив и искренен, — сказала я. — Практикой он больше не занимается, что вполне объяснимо. Он вообще не хочет, чтобы кто-нибудь знал о его прошлой профессии. Слишком тоскливо входить во все подробности с малознакомыми людьми. И это тоже вполне понятно.

— А что он рассказывал о преступлении тебе?

— Только голые факты. Он дал заключение против подсудимого, но тот был помещен в лечебницу, из которой угрожал Тому, а потом произошло убийство его семьи. Ты хочешь сказать, что подсудимый не был отпущен из лечебницы?

— Только не во время убийства. Я постараюсь выяснить, когда именно. Но какое тебе дело до всего этого?

— Возможно, у нас с ним будет свидание.

Она облегченно расхохоталась:

— Скажи, Джеки, каким образом устраивают свидания у вас в Коульмене? В форме пикника, охоты, катания на возу с сеном?

Я судорожно сжала трубку, чего она, разумеется, видеть не могла, но в моем тоне это, вероятно, сказалось.

— Он приглашает меня на обед собственного приготовления.

— На обед? Понятно. Он что — хорош собой?

— Можно так сказать. Он кажется прямым, честным, не чужд юмора и охотно помогает другим. Кажется, что он не из пугливых и на него можно положиться… Но что же там все-таки произошло? Я не знаю, о чем и подумать.

— Ты думаешь о том, что будешь спать с ним.

Вполне возможно, что так оно и было. Я думала о том, что он мне нравится, что дружба, которая вроде бы не поверхностная, весьма мне нужна в этом городе, где мне так одиноко. Но если бы мне не встретился весьма приличный, внимательный и привлекательный мужчина, я бы не стала сама искать себе партнера. Я позволила бы событиям идти своим чередом.

— Он плотник, — сказала я Дженис. — Теперь. Помогал мне с ремонтом дома. Естественно, не бесплатно — мы составили контракт, все как положено. И он единственный свободный мужчина, который мне здесь встретился. Мы знакомы уже три месяца. Он очень вежлив и осторожен, мы еще ни разу не пожали друг другу руки.

— Тебе в нем ничего не кажется странным?

— В нем? Нет. Хотя, конечно, его «дело» меня беспокоит. Я не понимаю, как можно было пережить такое. Как отразилось на его психике то, что он стал жертвой насилия.

— Я постараюсь раздобыть кое-какие подробности до того, как вас свяжут более тесные отношения. Пороюсь в архивах полиции.

— Не думаю, чтобы это было так уж необходимо. Я буду чувствовать, что подсматриваю в замочную скважину.

— Послушай, Джеки, ты собираешься на свидание к человеку с весьма непростым прошлым. Кое-что тебе все-таки лучше узнать до того, как будет уже поздно. Ты не согласна со мной?

— Ты права, — неохотно согласилась я. У меня не было никакого желания заниматься проверками. — Скажи мне, какими материалами ты будешь пользоваться.

— Ты обещаешь ничего не предпринимать, пока я не узнаю, что нужно?

— Обещаю, мне торопиться некуда. Послушай… Я не хочу, чтобы об этом говорили, не нужно никаких расследований… Этот парень живет здесь тихой, покойной жизнью — я не хочу, чтобы у него возникли какие-нибудь неприятности.

— Хорошо, я поняла тебя.

Позднее я порадовалась, что Дженис предприняла это расследование. А тогда я просто не хотела себе в том признаться. Возможно ли наслаждаться дружбой, ничего не зная о прошлом того, с кем дружишь? Конечно, незнание может быть благом, но и опасности в нем не меньше.

Тома и меня мало кто в Коульмене знал близко. Друзей у нас не было. И я представляла себе, что за мной романтически ухаживает человек, о котором я знаю только то, что он сам рассказал мне. Но и знать мне о нем хотелось только одно — что с ним все в порядке и более тесное знакомство с ним абсолютно для меня безопасно.

Выходя из дома на следующее утро, я обнаружила на заднем крыльце букет цветов. Они просто лежали на ступеньке, связанные шнурочком. Я не нашла никакой записки — никаких указаний на того, кто их оставил. Я пользовалась задним выходом, потому что так удобнее было попадать на дорогу. Кто-то, стало быть, побывал возле моего дома между семью часами вечера и семью утра, пока я находилась в доме. И даже не постучался, не дал о себе знать. Я терпеть этого не могла, но взяла цветы с собой на работу, не зная, что еще с ними делать. Там я поставила их в кофейник.

— Бодж сказал мне, что был у вас в воскресенье вечером, — заметила Роберта.

Разговор происходил во вторник, и я подумала, что можно воспользоваться местным «телефоном доверия», чтобы навести нужные мне справки, но я до сих пор не знала, как это делается.

— И он, конечно, сказал вам, что послужило причиной? — спросила я, продолжая писать.

— Он сказал, что вы подозреваете, что кто-то побывал у вас в доме, пока вы отсутствовали.

— Так оно и было, — ответила я и положила ручку. — Кто-то поднял сиденье унитаза и полежал на моей кровати. Признайтесь, Роберта, Бодж говорил вам, что я не в своем уме?

— Нет.

— То есть, он рассказал вам, как я вызвала его среди ночи, потому что мне показалось, что кто-то был в моем доме, и больше ничего не добавил?

Она сняла очки:

— Да, так и было. И я сказала ему, что раз вы это утверждаете, то он должен вам верить.

Я немного успокоилась.

— Благодарю вас, — сказала я, ожидая, что она добавит еще что-нибудь, но напрасно.

— Видите эти цветы? — спросила я.

Она подняла очки:

— Сами выращивали?

— Я нашла их утром у себя на крыльце. Букет, связанный шнурком. И никаких объяснений.

Последовало долгое молчание. Но прежде, чем заговорить со мной, Роберта все-таки бросила взгляд на свою работу.

— Тайный воздыхатель?

— Черт побери: разве Билли способен оставить на крыльце цветы? Или проникнуть в дом?

— Не думаю, — ответила она задумчиво. — Билли слишком скромен и слишком открыт, я никогда не слышала, чтобы он совершал что-нибудь подобное.

— А что если он обожает меня?

— Еще чего выдумаете, — отрезала она, закрывая тему. Больше ее ничего не занимало. Она не стала интересоваться, не подозреваю ли я что-нибудь, не обнаружила ли еще что-то, не требуется ли мне помощь.

Мы закончили работу в шесть и стояли на тротуаре перед конторой, когда Роберта спросила:

— Вы поменяли у себя замки?

— Да, вчера.

— Хорошо.

— Все это странно, не правда ли?

— Странно. Но здесь многие вещи, которые сперва кажутся странными, потом становятся привычными и даже типичными. Хотя это и не делает их менее болезненными или эксцентричными. Элизабет Триуэлл, например, уже семь лет не покидает своего дома — у нее агорафобия — и мы все знаем об этом и принимаем как факт. Она очень добра, и когда обществу требуется какая-нибудь помощь вроде вольнонаемной работы или пожертвования, мы осторожно подходим к двери ее дома, не пытаясь проникнуть внутрь и не ожидая, что она выйдет к нам, сообщаем ей нашу просьбу, которую она с удовольствием выполняет. Но, конечно, это странно… А отец Джорджа Стиллера предается продолжительным прогулкам среди ночи в одном белье. Ему восемьдесят лет, и он занимается этим не один год. Он не лунатик, не извращенец и отнюдь не алкоголик. Шериф отвозит его домой с кладбища, из парка, просто с уличных перекрестков и никогда не получает никаких объяснений, кроме того, что он вышел подышать свежим воздухом. Это тоже странный случай, но мне было бы интересно узнать, не занимается ли он тем, что лежит на чужих кроватях. Ну, и конечно, у нас есть Билли с его мозговой травмой, который иногда доставляет нам известные хлопоты. Мы все считаем своим долгом заботиться о нем. Мы привыкли к его детским выходкам, но непосвященного он легко может напугать. Он очень любит детей, но некоторым молодым мамашам бывало не по себе, когда Билли чересчур пристально рассматривал их отпрысков. Кое-кто из детей плохо с ним обращается: бегают за ним по пятам, дразнят, смеются над его неуклюжестью. Бедный Билли — он так спокойно все сносит. За двадцать лет он ни разу не был замечен в энергичных действиях, и если это он — ваш воздыхатель, — считайте это за комплимент.