Свидание с умыслом - Робин Карр

— Вот как…

— У людей полно секретов — я думаю, что, занимаясь семейным правом в Лос-Анджелесе, вы сами в этом убедились.

— Да, конечно… Но далеко не все мои клиенты были больными людьми. Я в основном специализировалась на разводах, опекунствах, завещаниях, на брачных контрактах. Конечно, и в этих делах кое-кто ведет себя, как ненормальный, но это не значит, что у него действительно не все дома. Одна моя клиентка рассказывала, что ее бывший муж имел обыкновение по воскресеньям облачаться в ее платья… Но это курьез, а не клинический случай. Иногда я сталкивалась с индивидами, которые били своих жен и детей — раза два, не больше. А вы специализировались в психопатологии?

— Нет, хотя и преуспел в судебной медицине. Но потом беда внезапно вклинилась в мою жизнь. Клиент уничтожил мою семью. Я думаю, что ему был нужен я, но наверняка я никогда не узнаю. Он надеялся найти дома меня. И я должен был быть дома — жена и дочь уже спали. Но вы уж простите меня, я не хотел вам все это рассказывать, — сказал он вдруг. — Я знаю, как тяжело это слушать. Но теперь вы знаете, как закончилась моя карьера и почему я уехал из Лос-Анджелеса. Я не был перепуган до смерти, но я сделался болен. А полиция не могла задержать его. Хотя позже его все же поймали.

— Где он теперь?

— Теперь? Не знаю. Он был за что-то арестован, потом выпущен на определенных условиях. Мне кажется, он искал меня в Орегоне, где я жил перед тем, как переехал в Коульмен. Я его не встречал, и было это через три года после смерти моей жены и дочери… Но я никогда не забуду его голоса — ведь я записал его на пленку. Он тогда сказал, что следил за мной, когда я выходил из закусочной, а потом видел, как я отправился в библиотеку и в химчистку. Всего один звонок — как будто он хотел дать мне понять, что он здесь и держит меня под контролем. Я, конечно, был уязвлен, и, думаю, он может объявиться где угодно.

Меня передернуло от этих слов.

— Вы могли бы узнать его при встрече?

— Естественно — если он будет выглядеть по-прежнему. Но он вполне способен загримироваться под толстую пожилую даму. Или еще как-нибудь изменить свою внешность… Кстати, меня зовут вовсе не Том Уол. Мое настоящее имя — Том Лоулер. Не хотелось бы, чтобы кто-нибудь случайно наткнулся на него, просматривая старые газеты. О моем деле тогда много писали. И я вовсе не жажду удовлетворять любопытство малознакомых людей. Я не хотел бы получить известность таким образом. Я предпочитаю, чтобы меня знали по строительству. Вы да Роберта — больше я никому ничего не рассказывал.

— Мне жаль, что так получилось.

— Это было на редкость мерзкое дело. Я засвидетельствовал, что обвиняемый вполне полноценен для того, чтобы отвечать по закону. Я был свидетелем со стороны обвинения. Но суд нашел его невменяемым, и вместо тюрьмы он попал в больницу. Он говорил, что ни одного дня не ходил в школу, но я все равно подверг его основательной проверке. Испытал на нем целую кучу всяких тестов. Он, конечно, был абсолютным психопатом. Логика его была совершенно детской. «Я бил ее, потому что она плохая». Ни малейшего чувства вины он за собой не знал — даже признаваясь в содеянном. Наказание никак не влияло на его поведение. Он убил женщину, с которой жил, и говорил, что ему неприятно, что пришлось прибегнуть к такой энергичной мере. Ему очень жаль, что она оказалась такая плохая. — Том покачал головой. — Но он и на миг не мог представить себе, что сам в чем-то виновен.

— По мне, так он просто душевнобольной.

— Нет, совсем нет. Он жил в реальном мире: он не слышал голосов, у него не было галлюцинаций и прочего. А душевнобольные теряют чувство реальности — у них свой мир, свои видения. А этот парень ничем таким не страдал. Это только в кино убийца просит пощады, когда его прижимают к стенке. Он не просил пощады. Я думаю, он спокойно перенес бы любую пытку.

— Вас сильно беспокоит, что он опять увяжется за вами?

— Вы имеете в виду, не параноик ли я? — спросил он. — Беспокоит, конечно, но ведь я изменил имя и вообще — пока ничего подозрительного не случалось. Скорее, я даже хотел бы, чтобы этот сукин сын появился передо мной. Во мне нет особенных звериных задатков, но иногда человек делается убийцей не по своей воле. Все дело в том, что я до конца не уверен, хотел ли он убить меня или же ему было нужно усилить мои страдания убийством тех, кто был мне дороже всего. Возможно, он хотел заставить меня жить в вечном страхе перед его следующим посещением. Естественно, долго в таком состоянии я бы не протянул. Поэтому я и попытался меньше о нем думать. Я даже пожертвовал удовольствием убить этого паразита. И я не думаю, что мне когда-нибудь представится такая возможность.

Я спросила, как были убиты его жена и дочь.

Он сказал, что их задушили. Никакой крови, ничего. Двенадцать лет назад.

— И это побудило вас переменить профессию и даже имя.

— Несколько лет я был не в себе. Я искал убийцу повсюду — так мне и стало известно, что он арестован. После Лос-Анджелеса я работал в клинике для душевнобольных в Орегоне, но я чувствовал, что теряю квалификацию. Я воспринимал все слишком эмоционально — вместо того, чтобы беспристрастно анализировать то, что требовалось. И я каждую новую смерть связывал с ним. И клиентам я не оказывал никакой помощи. В конце концов я был вынужден уйти с работы.

— А теперешняя ваша жизнь вас устраивает? Или вы по-прежнему чувствуете себя не у дел? — Я задала этот вопрос, потому что мне самой нужно было знать, может ли человек уехать, взять новое имя и начать новую жизнь, как ни в чем не бывало.

— Конечно, чего-то мне не хватает. Раньше я был общителен, а теперь — нет. У меня были друзья, подруги, меня интересовала семейная жизнь, а теперь я не знаю, вернется ли все это. Мне сорок два года, и это слишком много, чтобы иметь детей. И я далеко не столь же легко схожусь с людьми, как это было до катастрофы. Я никогда уже не стану прежним. Я привык быть один. Когда-то я любил вечеринки — к несчастью, даже будучи женатым. Я ходил на футбол, любил посидеть в баре. А теперь я рыбачу и немного охочусь. Перемены, сами видите, налицо. Кое о чем я жалею, но я не вижу способов что-либо изменить.

Я подумала, что он наделен изрядной долей здравого смысла. Как-никак пережить такую трагедию и не потерять рассудок!

— А вы могли бы снова переселиться в большой город?

Он рассмеялся:

— Даже если бы никто меня не преследовал, грустно жить вместе с тем типом, который оставляет в машинах свое исподнее. Невольно оценишь достоинства Коульмена. Конечно, здесь тоже есть свои оригиналы, но я, по крайней мере, не обязан лечить их. Место вполне приличное. Мне кажется, с людьми у меня нормальные отношения.