Ночные журавли - Александр Владимирович Пешков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На кирпичных барабанах сверкнули родным блеском главки-маковки с золотыми крестами.
– Русский собор, – подчеркнуто бесстрастно сообщил капитан, сняв плащ-палатку. И добавил, чтобы отвлечь на себя внимание: – Открыт после войны, с разрешения нашего правительства.
– Для русских?! – спросили девушки почти разом.
– Для эмигрантов, – уточнил офицер уже с каким-то предупреждением.
Девушки понурили головы, но казалось, сохранили в душе приятное удивление, может, впервые за все пребывание на чужой земле. Подобные маковки: серые или синие, вытянутые или оплывшие, они встречали много раз, проезжая через всю Россию. Но здесь, в глубокой неметчине, кресты сияли им по-особенному.
Состояние девушек не ускользнуло от офицера. Он и раньше замечал, что вновь прибывшие, в особенности женщины, с удивлением и затаенной грустью рассматривали русскую церковь. Люди приезжали и убывали, а собор оставался, широко расправив кирпичные плечи апсид, и с ним оставалась здесь частица Родины.
– А за той дубовой рощей, – указал капитан широкой ладонью с короткими пальцами, – находится русская деревня. Ее, как и церковь, построили по указу Петра. Для музыкантов.
Варя попыталась разглядеть очертания домов сквозь густые ветви деревьев:
– А кто сейчас там живет?
– Обыкновенные немцы.
2
Воинская часть с пятизначным номером располагалась в бывшем женском монастыре. Кирпичная ограда, колючая проволока, вышки с часовыми.
Машина подкатила к двухэтажному домику с вишневой черепицей. Над крыльцом белая арка, в ней – темная массивная дверь с маленьким окошком. Над аркой, под общей крышей, выступала терраса с тонкими резными колоннами, снизу мокрыми от дождя.
Неумело подавая руки галантному капитану, девушки выбрались на волю, мельком оглядывая монастырский сад. Варя вдохнула мягкого осеннего воздуха, пахнувшего влажной корой и прелыми листьями. Вид у яблонь был запущен, ветви сплелись; в глубине сада виднелся забор из крупного булыжника.
Разместили девушек на втором этаже.
Войдя в свою комнату с голубыми обоями, Варя почувствовала приступ стыда и страха. Дрожали ноги; оглядевшись, не нашла ни одного стула: «Не дома, так уж не дома!» (Оказалось, комендант составил все стулья в одной комнате, чтобы выдать под роспись.) Варя подошла к окну, потрогала бронзовые ручки, коснулась ладонью кружевного тюля, пахнувшего духами. Этот приятный запах вызвал у нее желание осмотреть себя в зеркале.
В золоченом овале на нее смотрела деревенская дурнушка: опухшие глаза, дрожащие губы, даже веснушки какие-то пегие! И зачем ее привезли сюда? Сердце сжалось: подменят, сделают другой…
Девушка выглянула в окно: солдат вынимал из багажника одинаковые чемоданы. За низким каменным забором были видны березы, совсем не русские, с темной корой. Выступили слезы: душа так же почернеет от тоски.
В дверь постучали.
Варя стыдливо отпрянула от чужого зеркала, но не смогла ничего вымолвить. Стук повторился, вошел солдат, поставил на пол чемодан и отчеканил почти сурово, будто она была не своя, не русская девушка:
– Приказано передать: через полчаса вам быть внизу, в холле.
3
Воинскую часть, куда ее определили работать, знали все: немцы называли «Гросс полиция», русские – «Смерш».
Управление контрразведки располагалось в глубине монастыря, в белом двухэтажном здании. В бывших комнатах монашек работали офицеры и стенографистки.
Варя запомнила свой первый рабочий день.
Она записывала вопросы следователя и ответы летчика, в кителе с дырками от сорванных погон. Его обвиняли в «частом посещении немки из западной зоны». На теоретических занятиях в Москве таких слов не писали: «любовная связь».
Следователь Смолянский – тот самый капитан, что встречал девушек на вокзале. Он прохаживался по кабинету и, будто в раздумье, предлагал Варе воды в стакане, чистый лист и ручку. Видимо, хотел смягчить первое впечатление от «этой дряни».
У капитана были тонкие, почти сиреневые губы, при быстром разговоре они бледнели и увлажнялись. Он знал эту особенность и старался держаться спокойным.
Монастырские стены толстые, окна узкие; на четкие вопросы слышны невнятные ответы. А записывать нужно точно, от этих слов зависела судьба и даже жизнь. Капитан: бух-бух-бух – словно крутанул пропеллер, – обороты растут! Бух-бух, – теперь бы нагнуться, а то башку снесет. А не привык летчик! Понял вояка, не выйти ему целым. Закричал:
– Я в атаку ходил, один на трех!..
– Вот и попер на дамочек. – Следователь не торжествовал. Он был удручен, но ясен.
У него такой метод: провести человека через передовую разящих вопросов, мол, держись, как повезет. Фуражка сбилась, влажные волосы на висках: где вы встречались? Как договаривались о свидании? Быстро-быстро перебежками: о чем говорили? (Сам запнулся на слове «постель».) Что просила она? Куда приглашала?.. В небе летчик привык к свободе, на мышиную возню контрразведки сверху плевал.
Но тут смершевец накрыл его, как пехотинца:
– И дети-то в Туле остались…
Вот это сиротское «остались» перебило ноги. Ах ты, дурак, зачем же на колени? Когда рядом с тобой идут во весь рост! (Может, так и перед немочкой на коленях ползал, в чужую юбку глаза прятал?)
Капитан резко стряхнул что-то с рукава: мол, перед его правдой упал вояка. Но Варя поняла по жесту рук, обнимающих пустоту, что перед детьми своими встал герой на колени.
Следователь закурил и сказал, как бы между прочим, прижав пальцем карандаш стенографистки:
– А в зеленом платье она была лучше!..
Затем объяснил, глядя мимо Вари в окно:
– Знак был условный: в зеленом платье – не подходи! А в розовом, с бордовым пояском – я свободна!..
Невольно оглядела Варя свой серый костюмчик, заметив на рукаве маленькое жирное пятно.
Когда «шпиона» увели, Смолянский внимательно прочитал ее записи (Варя прикрыла пятно на рукаве), сличая их со своей памятью, а может, проверяя: не исправила ли что-нибудь своей неотвердевшей еще к врагам душою.
– Нам с вами работать, – положил капитан листы на стол.
Варя уже догадалась, что в машине он выбирал себе стенографистку. Это и льстило ей, и пугало.
– Какое у вас впечатление об этом человеке?
Девушка уткнулась в бумагу, собираясь записывать дальше. Но следователь понял: нарочно опустила глаза.
– Ну, представьте, что ваш жених…
– У меня нет жениха.
Капитан улыбнулся: мол, это к делу не относится.
– К примеру, стал бы тайно встречаться с немецкой женщиной.
– Я бы ему кудри выдрала!
Думала, что он засмеется, но капитан холодно глянул на нее, задавая вопрос в утвердительной форме:
– Значит, кудрявых любите…
Влажные волосы его топорщились ежиком. Закинув ногу на ногу – его коронный жест – вертел носком надраенного до блеска сапога.
4
Первую неделю,
