Великий понедельник. Роман-искушение - Юрий Вяземский

– Это не грехи. Это вода, которую мне дал Филипп. Чистая и вкусная, – сказал Толмид.

И сразу заговорил Филипп:

– Я помню. Нас вместе крестили. Мы с тобой тогда и познакомились. Нас было человек двадцать. Но я обратил внимание именно на тебя. Когда Иоанн велел нам войти в воду, лицо твое страдало. Было такое ощущение, что ты входишь не в воду, а в огонь. И все вокруг тебя исповедовали свои грехи, отрекались от них. А ты молчал и морщился, словно от боли. Но потом, когда Иоанн подошел к тебе и совершил над тобой крещение, ты весь преобразился: лицо твое стало прекрасным, как у ребенка, глаза засияли радостью и покоем.

– Радостью и покоем? – переспросил Толмид и слегка покачал головой. – В Покое нет никаких чувств. Покой не может быть радостным.

– Может, представь себе! Потому что именно радость и покой я видел на твоем лице, когда ты вышел из Иордана. Помнишь, я помог тебе одеться? Потому что ты был как бы в забытьи, а ветер дул довольно холодный, и я побоялся, что ты простудишься.

– Не помню, – сказал Толмид. – Но точно помню, что покоя во мне тогда не было. Я впервые ощутил покой, когда меня позвал к себе Учитель.

– Это я тебя привел к Учителю! – обрадованно воскликнул Филипп. – Учитель сперва ко мне подошел и пригласил следовать за Ним. А я Ему сказал: можно я друга позову? Потому что мы с тобой сразу подружились и несколько дней ходили вместе. Я и дома у тебя был, в Вифаваре. А потом мы вернулись к реке, потому что все тогда ждали человека, о котором говорил Креститель. Помнишь? Он говорил про Учителя, что ремни у Него на сандалиях недостоин расстегнуть. И мы с тобой решили дождаться, потому что верили Иоанну и чувствовали, что вот-вот… Неужели не помнишь?

– Не помню. Мне кажется, как только я вышел на берег, ко мне сразу же подошел Иисус.

– Говорю тебе: несколько дней прошло. А потом, когда Учитель разрешил мне и я побежал за тобой, ты ведь сначала не хотел идти. Ты спросил: откуда он? Я сказал: из Назарета. А ты махнул на меня рукой: из Галилеи не может прийти истинный учитель. А я закричал: ты пойди со мной и только взгляни на Него! Сразу увидишь и всё поймешь!

– Не помню.

– Не может быть! – испугался Филипп. – Ты что, хочешь сказать нам, что забыл о своей первой встрече с Иисусом?! Ведь как только я привел тебя к Нему и ты Его увидел, ты сразу же назвал Его Сыном Божьим! Ты первым из нас узнал Его – задолго до Петра.

– Не я – Его, Он меня узнал, – сказал Толмид. – И это я буду помнить и в этой жизни, и в следующей, если она у меня будет… Он подошел ко мне и сказал: «Вот истинный израильтянин, в котором нет лжи». И я удивился, потому что это были слова моей матери, она меня так часто называла – истинным израильтянином, так как многие звали меня сирийцем. И она же всем говорила, что я никогда не вру… «Откуда ты это знаешь?» – спросил я Его. А Он мне ответил: «Я видел тебя под смоковницей».

Толмид замолчал и шумно задышал, долго вдыхая и с силой выдыхая, то ли успокаивая себе, то ли прочищая легкие. А Филипп повернулся к Иуде и стал ему объяснять:

– Действительно, Он сказал, что видел его под смоковницей до того, как я привел его к Нему. И я, честно говоря, до сих пор не понимаю, что Он имел в виду.

– Он видел меня под смоковницей! – громко произнес Толмид. – Он видел, как я накормил голодного старика. Он видел, как я плакал у смоковницы возле реки. Он видел, как я в полдень молился у колодца. Он видел, как я учился сосредоточению, чтобы получить покой. Он всё видел. И с первого взгляда узнал меня. Всю мою жизнь. Все мои желания. Он видел, слышал и знал, что я давно Его жду, что не могу без Него жить, потому что только Он может дать мне покой и освободить от страданий… Я много слов сейчас говорю, чтобы описать мои ощущения. А он сказал только одну фразу: «Я видел тебя под смоковницей». И всё стало ясно… И я тут же сказал Ему, что и я о Нем кое-что знаю. Что Он – сын царя и сам Царь над миром, потому что Он – Господин Покоя.

– Он немного не так ответил Иисусу. Он назвал его Сыном Божьим и Царем над Израилем, – объяснял Филипп.

– И как только я это сказал, я сразу почувствовал, что на меня надвигается Покой. Он словно вышел из Иисуса, двинулся мне навстречу, обтек, окутал и стал наполнять. А я стал в него погружаться, как в воду. Но Иоанн… Иоанн с силой меня в воду запихивал, как будто хотел утопить. А тот покой, который показал мне Учитель… Нет, описать это невозможно. Я растворялся в нем, как соль в воде, когда соль становится водой, а вода – солью… Но Он лишь на мгновение показал мне Покой и тут же забрал обратно. И сказал: «Истинно говорю, что отныне вы будете видеть Покой и он будет приходить к вам».

– Нет! Не так было! – возбужденно воскликнул Филипп и даже пытался вскочить на ноги, но Иуда удержал его, схватив за рукав. – Он не так сказал, и я это прекрасно помню. Иисус сказал: «Теперь небо будет для вас открытым, и будете видеть, как ангелы нисходят к Сыну Человеческому и восходят от Него!» Ни слова у него не было о твоем покое. Речь шла о нисходящих и восходящих. То есть как раз о том, что я пытаюсь тебе объяснить, а ты называешь это пустыми теориями.

Толмид молчал.

Иуда успокаивающе улыбался Филиппу. А тот, словно оправдываясь, еще громче воскликнул:

– Не было там покоя! И я не один был при этом разговоре! Иисус собрался уходить. Нас было… раз, два, три… С Филиппом, которого я привел, нас было четверо, не считая Учителя. Да, четверо… Петр, Андрей, я…

Толмид хранил молчание. А Иуда перестал улыбаться, глаза его вдруг сделались грустными, утратив изумрудный свой блеск.

– Дай человеку договорить. Мне кажется, он самое главное нам не сказал и хочет сейчас рассказать, – сказал Иуда.

– Он только мне показал Покой, – через некоторое время заговорил Толмид. – А тебе не показал, потому что ты его не ищешь. Но разве не говорит Он всё время о том, о чем я пытаюсь?.. Он говорит, что надо отказаться от желаний. По крайней мере, двум желаниям, двум господам, которые живут в нас, нельзя служить. Разве не слышал?.. Он учит: «Не надо заботиться». Лилии полевые разве заботятся о своей одежде? И как совершенна одежда, в которую Господь их одевает! И ни к чему нельзя привязываться в этом мире, потому что каждое сильное желание может стать грехом, а грех ведет к твоим и чужим страданиям. Даже к жизни нельзя привязываться… Помнишь, как Он сказал: «Кто любит жизнь свою, тот ее потеряет»? А еще Он внушал: «Кто мертвых хоронит, сам мертвым становится. Привязанный к красоте от женщин измучается. Влюбленный в свет от солнца ослепнет. Любящий любить сильнее возненавидит».

– Он этого не говорил, – покачал головой Филипп.

– Говорил, но ты не слышал, – ответил Толмид. – Потому что первое из восьми правил, которые Он нам предписал, гласит: «Царство Небесное тому принадлежит, у кого дух нищий…» В твоем же духе, сильном и умном, столько разных теорий толпится и так они у тебя спорят и кричат, что сам ты себя, Филипп, боюсь, часто не слышишь… Правило второе: «Лишь чистые сердцем Бога увидят…» Прекрасное у тебя сердце – светлое, любящее. Но если оно такое, как может быть оно чистым? Можно ли в эти драгоценные мехи, пропитанные греческой мудростью, вливать новое вино? Забродит и разорвет. И вижу, давно уже бродит и разрывает тебя…

Филипп не сразу нашелся с ответом. А Толмид сразу же продолжил:

– Пойми ты, Совершенный Учитель – не такой человек, как мы с тобой. И слова Его – совершенно особые. Нам кажется, Он об одном говорит, а Он говорит о другом и совсем не о том, что мы слышим. Потому что нет у нас ушей, чтобы слышать молчание; чистого сердца нет, чтобы понять и увидеть; духа нищего нет, чтобы впитать и запомнить… У Него совершенное сознание. Мы молчим – Он нас слышит. Мы думаем – он читает наши мысли. Мы себя еще не успели спросить, а Он на вопрос уже отвечает. Потому что нет в Нем страстей и томления духа.

– Ну, если эдак утверждать, – рассердился Филипп, – что Он говорит одно, а надо понимать другое, если приписывать Ему то, что ты сам хочешь услышать, так можно черт знает до чего договориться!

– Не надо договариваться. Надо молчать и наблюдать за Ним издали. Смотреть, как Он молится, как уходит в Покой, а Покой вступает в Него… Тут главное – ничего не желать, всё выкинуть из себя и обо всем забыть. Чтобы только Он был перед твоими глазами, Он и Его встреча с Покоем… Нет, описать это невозможно, потому что наши слова самые жалкие и подлые лжесвидетели… Однажды, когда Он был на горе, а я созерцал Его издали, я вдруг увидел, что у Него ото лба, из центра между бровями, идет как бы луч, который освещает и наш мир, и все другие миры, прошлое, настоящее и будущее всех людей и существ.

– Ну, вот договорился! Люцифером каким-то изобразил! – воскликнул Филипп, вроде бы в ужасе, но со слишком заметной радостью.

– Почему Люцифером? – невозмутимо спросил Толмид. – У меня тоже, когда удается предельно сосредоточиться и приблизиться к Покою, у меня тоже возникает ощущение, что откуда-то отсюда, между бровей, возникает таинственный луч, похожий на сгусток мрака, и луч этот освещает всю мою жизнь, в которой нет разделений на радость и боль, ненависть и любовь… Помнишь, как во время посольства у меня исцелился первый больной?.. Он, кажется, не мог ходить…