Огненный крест. Книги 1 и 2 (ЛП) - Диана Гэблдон

Джоан, проголодавшись, снова заплакала. Марсали села и приподняла арисэд, расстегивая лифчик, потом поднесла ребенка к груди, закусив губы. Она вздрогнула и невольно охнула от боли, потом расслабилась, когда потекло молоко.

Потрескавшиеся соски. Я нахмурилась и вернулась к моей домашней аптечке. Есть у меня какая-нибудь мазь с ланолином? Черт побери, нет. Не хотелось бы использовать медвежий жир, пока она кормит Джоан, может быть, подсолнечное масло…

— Немного кофе, моя дорогая? — мистер МакЛеннан, наблюдавший за Марсали с обеспокоенной симпатией, протянул ей чашку с кофе. — Моя жена говорила, что горячий кофе ослабляет боль при кормлении детей. Виски в кофе было бы лучше, — его унылые брови немного приподнялись, — но все равно…

— Спасибо, — Марсали взяла чашку с благодарной улыбкой. — Я все утро мерзну.

Она осторожно потягивала дымящуюся жидкость, и щеки ее немного разрумянились.

— Вы завтра возвращаетесь на Пьяный ручей, мистер МакЛеннан? — вежливо спросила она, возвращая чашку. — Или вы едете в Нью-Берн с мистером Хобсоном?

Джейми резко поднял голову, оторвавшись от разговора с рядовым Огилви.

— Хобсон отправляется в Нью-Берн? Откуда ты узнала?

— Миссис Фаулз сказала, — быстро ответила Марсали. — Она сказала это, когда я ходила к ней взять рубашку для Германа, ее мальчик такого же роста. Она беспокоится за Хью — это ее муж — потому что ее отец, мистер Хобсон, хочет, чтобы он отправился с ним, но он боится.

— Зачем Джо Хобсон отправляется в Нью-Берн? — спросила я, глядя на них поверх моей аптечки.

— Чтобы представить ходатайство губернатору, — ответил Абель МакЛеннан. — Толку от этого мало, — он немного печально улыбнулся Марсали. — Нет, девушка, сказать по правде, я не знаю, куда подамся. Хотя, конечно, не в Нью-Берн.

— Не вернетесь к жене на Пьяный ручей? — Марсали с сочувствием поглядела на него.

— Моя жена умерла, девушка, — сказал МакЛеннан тихо. Он разгладил на колене красный платок. — Два месяца назад.

— О, мистер Абель, — Марсали с глазами, полными сочувствия, наклонилась вперед и сжала его руку. — Мне жаль!

Он, не глядя, похлопал ее по руке. Крошечные капельки дождя мерцали в редких прядях его волос, и струйка воды текла за его ухом, но он не вытирал ее.

Джейми, вставший, когда спрашивал Марсали, теперь сел на бревно рядом с МакЛеннаном и обнял маленького мужчину за плечи.

— Я не слышал, charaid, — сказал он мягко.

— Нет, — МакЛеннан слепо смотрел на огонь. — Я… дело в том, что я никому не говорил об этом. До сих пор.

Джейми и я обменялись взглядами через огонь. На Пьяном ручье вряд ли обитало более двух дюжин семей, разбросанных по хижинам вдоль его берегов. Но ни Хобсоны, ни Фаулз не упоминали про его потерю, очевидно, Абель действительно не говорил никому.

— Что случилось, мистер Абель? — Марсали все еще сжимала его руку, безжизненно лежавшую на красном платке.

МакЛеннан поднял глаза и мигнул.

— О, — сказал он неопределенно, — так случилось. И все же… все так просто. Эбби… Абигейл, моя жена… она умерла от лихорадки. Она простудилась и… умерла.

Он казался немного удивленным.

Джейми налил виски в пустую чашку и вложил ее в одну из его податливых рук, держа свои пальцы на его, пока МакЛеннан не сжал чашку своей ладонью.

— Выпей это, человек, — сказал он.

Все молчали, наблюдая, как МакЛеннан покорно пил виски. Юный рядовой Огилви тревожно ерзал на камне, выглядя так, как если бы хотел немедленно вернуться в полк, но он также оставался на месте, словно боялся, что его внезапный уход каким-то образом ранит МакЛеннана.

Абсолютная неподвижность МакЛеннана притягивала все взгляды и замораживала всякий разговор. Моя рука невольно потянулась к бутылкам, но у меня не было никакого средства от этого.

— У меня было достаточно запасов, — внезапно сказал он. — Да, — он поднял глаза от чашки и поглядел вокруг, словно бросая вызов любому, кто стал бы спорить с ним. — На налоги, да? Это был не очень хороший год, но я был осторожен. Я отложил десять бушелей зерна и четыре оленьи шкуры. Это было больше, чем шесть шиллингов налога.

Но налоги должны были платиться деньгами, а не зерном, шкурами и блоками индиго, которыми фермеры обменивались между собой. Бартер был общим средством торговли. «Я знаю об этом хорошо», — подумала я, взлянув на мешок с самыми разными вещами, которые народ приносил мне в оплату за травы и препараты. Никто ни за что не платил деньгами, исключая налоги.

— Ладно, это разумно, — убедительно сказал МакЛеннан, моргая на рядового Огилви, как если бы молодой человек возражал. — Что делал бы Его Величество со стадом свиней или связкой индюков, не так ли? Нет, я хорошо понимаю, почему это должны быть настоящие деньги, все понимают. И у меня было зерно, за которое я мог получить шесть шиллингов.

Единственная трудность заключалась в превращении десяти бушелей зерна в шесть шиллингов налога. Даже если на Пьяном ручье были те, кто хотел бы купить зерно Абеля, они не имели денег. Нет, зерно нужно было везти в Салем, где находился ближайший рынок, и где можно было получить твердую валюту. Но Салем находился в сорока милях от Пьяного ручья — неделя пути туда и обратно.

— У меня оставалось пять акров неубранного ячменя, — пояснил Абель, — созревшего и готового для косьбы. Я не мог оставить его, а моя Эбби… она была маленькой женщиной, она не могла косить и заниматься молотьбой.

Не имея возможности потратить неделю, бросив урожай, Абель обратился за помощью к соседям.

— Они хорошие люди, — настаивал он. — Они могли занять мне пенни или два, но им самим нужно было платить налоги, не так ли?

Все еще надеясь получить необходимые деньги без поездки в Салем, Абель задержался и задержался слишком надолго.

— Говард Треверс, шериф, — произнес он и машинально вытер капли влаги на кончике своего носа. — Он пришел с бумагой и сказал, что он должен выселить нас, так как налоги не заплачены.

Столкнувшись с такой ситуацией, Абель оставил свою жену в хижине и поспешил в Салем. Но когда он возвратился с шестью шиллингами, его собственность был арестована и продана свекру Говарда Треверса, в его хижине жили чужие люди, а жена исчезла.

— Я знал, что она не могла уйти далеко, — объяснил он нам. — Она бы не оставила ребят.

И он действительно нашел ее там, завернутую в старое изношенное одеяло, на холме под большой елью, защищающей могилы четырех детей МакЛеннана, которые все умерли в первый год их жизни. Несмотря на его просьбы, Абигейл отказалась спуститься к хижине, чтобы попросить помощи у тех, кто выгнал ее из дома. Было ли это безумие лихорадки или просто упрямство, он не мог сказать; она цеплялась за ветви дерева с сумасшедшей силой, выкрикивая имена своих детей, и умерла там той же ночью.