Одиночество героя - Анатолий Афанасьев

— Что я для тебя сделал?

— Как же! В квартиру ночью пустил, денежки заплатил за целых две недели. Бандюков не испугался, задницей рискнул. Это настоящая любовь…

— Все сказала?

— Я же не отказываю тебе окончательно. Поживем — увидим.

Беда не в том, что я увлеченно поддерживал бредовый разговор, а в том, что сердце сладко екало в такт ее словам. Вне зависимости от того, что она произносила, Оленька казалась мне умной, ироничной и сверхъестественно желанной. Крепчало любовное наваждение, замешенное на возрастном слабоумии — и что с этим делать? Так микроб проникает в кровь. Единственное лекарство — переболеть, переждать, пока организм сам с этим справится.

Я завел мотор и тронулся с места. По дороге заехали на Черемушкинский рынок, прикупить чего-нибудь вкусненького: Оленька хотела фруктов, а я намерился взять бараньей парнинки для поддержания потенции. Путешествие по рынку оказалось нелегким испытанием. Пока ходили между рядов и приценивались, смуглоликие красавцы продавцы раз сорок изнасиловали Оленьку на моих глазах, при этом она даже не поморщилась. На меня джигиты не обращали никакого внимания, словно я был при ней собакой-поводырем. Правда, один разгорячившийся абрек, предложивший ей бесплатно ящик помидор, лишь бы оставила телефончик, благосклонно ткнул пальцем:

— Дядька у тебя сильный, да! Пусть несет ящик. Хороший помидор, сочный, как твои щечки, красавица!

С ухажерами Оленька обращалась пренебрежительно, глядя насквозь и словно не слыша. Уже в машине объяснила:

— С хачиками главное не вступать в контакт. Потом не отвяжутся. Про них преувеличивают, что вроде они звери. Нормальные ребята, только настырные. Оксфордов, конечно, не кончали. Мозгов-то нет.

— Тебе виднее, — сказал я.

С того момента, как мы вернулись в квартиру, мир для меня сузился до узкой щелки, через которую я подглядывал за Оленькой. Млел, блаженствовал, превращаясь в натурального идиота. Ряд прекрасных изменений милого лица. Она бродила по комнате, хлопотала на кухне, переодевалась, подкрашивала губы, смеялась, пила пиво, напевала, курила, дерзила, хохотала, падала на кровать, подманивая похотливым, многообещающим оком, кусалась, вопила, замирала, как небо в сумерках, — и меня не покидала мысль, что все это происходит в другой реальности, куда мы переместились по волшебству.

В нормальное состояние меня вернул телефонный звонок, раздавшийся среди ночи. Я снял трубку:

— Алло!

Голос ответил мужской, незнакомый, официальный:

— Иван Алексеевич?

— К вашим услугам.

— Нам необходимо встретиться.

— С удовольствием. Вы кто?

— Это неважно. Это при встрече. Запишите, пожалуйста, адрес.

Я сказал, что запомню. Звонивший назвал юридическую фирму «Алеко», расположенную на Беговой.

— Завтра утром, хорошо?

— В чем все-таки дело? Хотя бы намекните. Не могу же я ехать…

— Комната восемнадцать, — сухо сказал мужчина. — Уверяю, это в ваших интересах, Иван Алексеевич.

— Что в моих интересах?

— Наша встреча, что же еще, — он хмыкнул, будто икнул, и повесил трубку. Я сидел завороженный. Оленька дремала, сверив с кровати голую руку.

Чтобы разыскать юридическую контору, не пришлось долго мыкаться. Солидный двухэтажный особняк в глубине двора. Над массивной дверью голубая вывеска-плита: «Алеко» — и почему-то изображение Георгия, поражающего змея. Я нажал кнопку вызова на кодовом устройстве. Сиплый голос отозвался в мембране:

— Чего? К кому?

Я сказал, в восемнадцатую комнату.

— К Михасю, что ли?

— Наверное.

Щелкнул замок, я толкнул дверь. Дюжий охранник вылез из-за низенькой конторки, подошел вплотную.

— Оружие есть?

— Какое оружие? Вы что?

— Топай на второй этаж, дверь налево.

Судя по его облику и повадке, я не удивился бы, если бы он выстрелил мне в спину.

По общей атмосфере, по гулкой тишине, по коврам на лестнице чувствовалось, что я попал в серьезное учреждение.

За дверью под номером 18 открылся просторный кабинет с массивным письменным столом, с суперсовременной офисной мебелью, с тяжелыми плюшевыми шторами на окнах. Потолок с лепниной.

За столом сидел человек примерно моего возраста, иссиня-смуглый, курчавый, с сочным, ярким, будто окровавленным, ртом. Глаза — как два черных блюдца. Одет элегантно, но по-казенному — костюм, галстук. Увидя меня в дверях, не вставая, поманил к себе:

— Иван Алексеевич?

Я кивнул, прошел к столу, опустился на место для посетителей. Спросил (довольно глупо):

— Это вы вчера звонили?

— Да, да, конечно, кто же еще… — он искал что-то на столе, сдвинул бумаги, заглянул под телефон. Даже выругался себе под нос. Но внезапно перестал суетиться, поднял печальные блюдца-глаза:

— Странно все это, Иван Алексеевич, вы не находите?

— Что именно?

— Да вот минуту назад заполнял бланк — и точно корова языком слизнула. В последнее время вообще все теряю… Впрочем, давайте сразу к делу, не возражаете?

Я изобразил повышенный интерес. Ночью и пока ехал сюда, меня мучили темные предчувствия, но, когда увидел этого Михася, от сердца отлегло. Чиновник, обыкновенный чиновник и не более того. Хотя и работает в какой-то загадочной конторе. Я уже пожалел, что так неразумно, по невнятному звонку, ничего не выяснив, сорвался из дома и пересек весь город. Что поделаешь, нервы после заварухи в «Куколке».

— Значит, так… Давайте, Иван Алексеевич, сразу определимся. Я представляю потерпевшую сторону, вы, так сказать, ответчик. Тут, надеюсь, все ясно?

— В каком смысле? Как раз ничего не ясно, — я искренне озадачился. — Может, вы меня с кем-то перепутали?

Клерк усмехнулся снисходительно, откинулся на спинку стула.

— Как можно, Иван Алексеевич. У нас таких ошибок не бывает. Вот в Министерстве юстиции… Впрочем, не имеет значения. Уточните, что вас смущает?

— Какой ответчик? Какая потерпевшая сторона? Ничего не понимаю.

Михась Германович (имя-отчество и фамилию Бородай я прочитал на табличке с обратной стороны кабинета, там была указана и должность — советник по общим вопросам) насупился.

— Иван Алексеевич, вы, судя по анкете, образованный человек, верно?

— При чем тут это?

— Зачем же нам в прятки играть? Поступила жалоба некоего Гария Хасимовича Магомедова. Вам знаком такой человек?

— Первый раз слышу.

— Неважно… Заявитель уверяет, что по вашей вине понес значительные материальные и моральные убытки. Перечислять не буду, но, в частности, при исполнении служебных обязанностей погиб его сотрудник Гиви Кекосян. Это имя вам тоже ничего не говорит?

Он глядел на меня с каким-то гнусным торжеством, будто поймал за руку, которую я запустил к нему в карман. Вот оно, понял я. Догнали все-таки, гады. Ничего не кончилось вчера, все только начинается. Что ж, на что-то другое рассчитывать было глупо. Назвался груздем — полезай в кузов. Полковник в больнице — вот что плохо.

— Повторяю, — по-прокурорски строго пророкотал подлюка Михась. — Имя Гиви вам знакомо? Хочу сразу отметить, он был нашему дорогому Гарию Хасимовичу вместо сына… Молчите? Хорошо, пойдем дальше. Мы тщательно проверили жалобу господина Магомедова, и, увы, все подтвердилось. И Гиви нет, и убытки огромные. И ваше, дорогой Иван Алексеевич, непосредственное участие в этом кошмаре тоже не вызывает сомнений.

— О какой сумме идет речь?

— Пока — двести тысяч долларов.

— Что значит — пока? Потом будет больше, что ли?

— Возможно. Это предварительные прикидки без учета процентов и штрафных пени.

Я спросил разрешения и закурил. Честно говоря, не сумма (двести тысяч!) меня поразила и даже не то, что ее потребовали именно с меня, который в руках больше двух тысяч никогда не держал, а обстановка, в которой это происходило — офис, кабинет, чиновник за казенным столом. Абсурд происходящего усиливался манерами кудряволикого, чернобрового Михася Германовича, который вел себя так, как вел бы себя любой другой клерк в любом другом присутственном месте — будь то налоговая инспекция, паспортный стол или служба ГАИ. Держался чуть устало, чуть покровительственно, чуть нагло, чуть раздраженно — то есть со всеми нюансами, к которым мы давно, еще при Советах, привыкли в государственных учреждениях.

— Скажите, Михась Германович, до того, как попали в банду, где вы работали? Кажется, вы упомянули Министерство юстиции?

Двойник совслужащего поморщился, двинул через стол бронзовую пепельницу. Но я предпочитал стряхивать пепел на ковер.

— Зачем вы так? Какая банда? Вам, может быть, кажется, что сумма завышена? Так у нас, пожалуйста, все юридические обоснования. Желаете ознакомиться?

— Сумма как раз меня устраивает. Мне любопытно, как такой человек, как вы, вляпался в эту грязь? Что вас привело к этому? Или с голоду помирали?