Гапландия - Максим Касмалинский

залам, миновали два турникета, потом еще несколько ступенек вверх и вот Анна прикладывает палец к дверному замку.

— Проходите. Я сейчас, — сказала она, отрывая двери, и ушла вглубь квартиры. Я осмотрелся у входа, тапочек не обнаружил и прошел в гостиную, не забывая с одной стороны выпячивать челюсть, как Сыщик, а с другой стороны изображать вальяжную походку, как Аполинарий Блейк, герой-любовник из второй франшизы. Хотя последнее было и лишним.

Жилище Анны Кольцовой не впечатляло, гостиная в розовом цвете, с веселыми узорами на стенах, с разлапистой мягкой мебелью скорей подходила девушке — блогеру низшего класса, чем мрачной вдове среднего возраста. Возможно, я не справедлив, тем более что она не Кольцова, а снова, вернувшаяся в девичество, Смит. Да здравствует развод, кричал герой средневековой пьесы. Как там? Мужчину при этом называют свободным, а женщину брошенной. Суровые были времена.

Я утонул в широком диване, колени оказались на уровне груди, встал с трудом. Кресло под гранатовой накидкой выглядело потверже, в него-то я и уселся. Вернулась Анна, она успела снять макияж и переодеться в бежевый халат. Когда хозяйка уселась напротив, я понял, что она очень похожа на полотно Пикассо «Женщина со скрещенными руками».

— Александр Шэлтер, — утвердительно сказала Анна. — Взаправду одноклассник Павла. Слушаю вас.

Наверное, уже на сайт нашей школы успела залезть. А что были сомнения?

— Были сомнения, — кивнула она с жалобной жеманностью, внедренную в массы актрисой Ольгой Зубовой.

На языке вертелось плоское «а с этого места поподробнее», но я сдержался, только смотрел на Анну исподлобья, вопрошающе и, как кажется, сурово. Против всех ожиданий Смитша не раскололась со стоном: «Пашу убил Шнеерман из три тысячи пятой квартиры», а сказала с долей угрозы:

— Кофе не предлагаю. Пока не объяснитесь.

— Как вы думаете, если бы я был виновен, то сидел бы сейчас здесь?

Она откинулась на спинку дивана, отчего полы халата задрались на грани призыва.

— Слушаю вас.

— Меня вызвали в школу по поводу сына, — начал я.

В своем рассказе я запутался. Надо было сказать, что встретились с Павлом случайно, решили бухнуть — все. Но я начал с клауфильной его речи на линейке, а значит пришлось сказать, что выступал он, как адъютант легендарной десятой роты, участник чедрской войны. Тут до меня дошло, что супруга Вжика наверняка знает, что это фейк, отсюда приходится раскрыть содержание застольной беседы в «Вобла и Лось», а тут не обойтись без упоминания ссоры. Вконец завравшись в первых строках, я отбросил толерантность, решил, что в интересах дела надо говорить, как есть. Как было. И я рассказал в мельчайших подробностях все события, закончив тем, что сегодня выяснил прописку Павла в «Айсберге», сопоставил с местом обнаружения тела и… собственно, как-то так.

Анна слушала меня, как аудиокнигу, а итожа произнесла:

— Какой у вас сын хороший!

Тьфу ты! Наличие хороших детей как-то снимает обвинения?

— Выпить хотите? — спросила хозяйка.

— Воды, если можно.

— Ну, возьмите там, — сделала рукой задний зигзаг. — В холодильнике на кухне.

Когда я вернулся с бутылкой минеральной воды, Анна стояла в углу, уткнувшись в наш вечный туман за окном.

— Много лет назад пашин дед, когда был маленький, жил в провинции. И он попадал под западную бомбежку, — не оборачиваясь, сказала хозяйка.

— Тогда многие, — поддакнул я и уселся на прежнее место.

— Я к тому, что Павел войну с бывшей колонией не одобрял. Это он так называл, — поспешно исправилась Анна. — Что колонии. Я-то так не думаю. Но был он, в целом, пацифист.

— Чиэс? — по наитию вскинулся я.

— Ну, или около того. А работа на Госпром — только из-за денег. За деньги можно свои убеждения отложить, правда?

Свое невнятное согласие я промычал в стакан с водой. За деньги можно многое отложить, но в ближайшем окружении прецедентов выбора пока не было. Я читал, конечно, что есть пользователи с убеждениями, но, чтобы кто-то знакомый — первый раз такое.

— Но это не повод убивать, — сказал я. И тут же подумал: «Или повод?». — Во всяком случае я этого не делал.

Анна вернулась в кресло, опять скрестила руки на груди и заметила:

— Но обвиняют именно вас.

— Поэтому хочу разобраться.

— Детективно, — протянула она. — Если это не уличная преступность, то остаются два мотива: семейный и профессиональный. Родственники умерли, только я осталась, но… а служебные дела не такие важные. Наука — вообще, кому она нужна? А роль ветерана, так их тысячи, всех убивать?

— Вы думаете, есть тысячи поддельных ветеранов?

— Поэтому так, самый варик — это вы. Была б я консьержем, так и решила б. Убийство в пьяной ссоре. Одноклассники перепились, закусились, — она вздохнула грустно-грустно.

Я подумал, что Анна, на самом деле, очень одинока. И совсем не похожа на тот образ, что нарисовал Вжик — вышла замуж по расчету, по расчету развелась, а после, уточнив расчеты, пыталась вернуть все назад. Не верится.

— А документы, знаете, документов нет, — непонятно сказала Анна.

Я принял озабоченный вид, словно понимаю, о чем речь.

— Вы ведь об этом хотели спросить?

— Анна, уверяю вас, что моей главной целью является понять, что произошло, и тем самым снять с себя все обвинения.

— Хорошо, что без всякой этой. Даже хочется поверить.

— Не буду притворяться, — сказал я с неожиданным раздражением. — Я со школы, больше двадцати лет и не вспоминал о Вжике.

Она слегка улыбнулась и первый раз посмотрела на меня с симпатией.

— Вжик, — повторила Анна. — Взаправду. Мы еще когда встречаться начали, он говорил. Смешная кличка.

— Вы мне поможете?

— Но чем?

А ведь она права. Глупо это все.

— Я не знаю, — кажется, в голосе моем скрипнул страх морозный.

— Хочется вам верить. Было так.

Она снова вздохнула, закинула ногу на ногу, и принялась ломано рассказывать. Но чего тут? Особо нечего. Кто б мог знать, что Павлик и после смерти нарушит безмятежную жизнь мелкого блогера Анны? Ну не то, чтобы совсем мелкого,