Великий Столыпин. «Не великие потрясения, а Великая Россия» - Сергей Степанов

Гвардейские офицеры были неистощимы на выдумки. Однажды, спеша из Царского Села в столицу, они назвали на заставе вымышленные фамилии, назвав себя французом маркизом де Глупине, испанцем доном Скотилло, румынским боярином Болванешти, греком Мавроглупато, английским лордом Дураксоном, немецким бароном Думшвейном, итальянцем сеньором Глупини, поляком паном Глупчинским, малороссом Дураленко и, наконец, русским дворянином Скот-Чурбановым, за которого расписался Лермонтов. Разумеется, было бы нелепо описывать жизнь Лермонтова как череду гусарских приключений. Скорее это было характерно для Монго Столыпина, человека способного, но очень ленивого. Лермонтов, ведя рассеянную жизнь светского человека, напряженно работал. Один за другим появлялись его стихи. Одно из его стихотворений привело к серьезным последствиям.

В январе 1837 г. на дуэли погиб Александр Пушкин. Поклонники его гения были потрясены безвременной смертью поэта. Страшно горевал и Лермонтов. Однако в высшем свете нашлись люди, оправдывавшие убийцу поэта. Одним из них был родственник Лермонтова камер-юнкер Николай Столыпин. Он служил в Министерстве иностранных дел, которое возглавлял австрийский выходец Нессельроде, и вполне разделял сочувственный взгляд на поступок иностранца Жоржа Дантеса. Свидетельство о стычке между Лермонтовым и его кузеном имеется в показаниях Святослава Раевского: «К Лермонтову при-ехал его брат камер-юнкер Столыпин. Он отзывался о Пушкине весьма невыгодно, говорил как вел он себя в виду большого света, что он себя неприлично вел среди людей большого света, что Дантес обязан был поступить так, как поступил, и т. п.»… Лермонтов вознегодовал, дело чуть не кончилось вызовом, и сразу же после отъезда родственника он принялся за стихи «Смерть поэта»:

Не вы ль сперва так злобно гналиЕго свободный, смелый дарИ для потехи раздувалиЧуть затаившийся пожар?Что ж? веселитесь… Он мученийПоследних вынести не мог:Угас, как светоч, дивный гений,Увял торжественный венок.

Обвинение, брошенное в лицо высшему свету, вызвало негодование властей. Шеф жандармов А.Х. Бенкендорф докладывал императору: «Вступление к этому сочинению дерзко, а конец – бесстыдное вольнодумство, более чем преступное». Николай I разделял это мнение: «Приятные стихи, нечего сказать… Пока что я велел старшему медику гвардейского корпуса посетить этого господина и удостовериться, не помешан ли он; а затем мы поступим с ним согласно закону»[59]. Угроза объявить поэта помешанным была вполне реальной, за три месяца до этого был признан сумасшедшим Петр Чаадаев. В итоге Михаила Лермонтова отправили служить на Кавказ. Добровольцем, или «охотником», как тогда говорили, вызвался ехать вместе с ним Монго Столыпин.

Первая поездка Лермонтова и Столыпина на театр военных действий, где было временное затишье, походила на увеселительную прогулку. Поездка дала новый импульс творчеству поэта. Но Столыпину эта поездка, видимо, показалась пресной и лишенной военной романтики. Он разочаровался в службе и в 1839 г. подал в отставку. Зиму 1840 г. друзья провели в Петербурге. В феврале Столыпин был секундантом на дуэли Лермонтова с сыном французского посланника Эрнестом де Барантом. Первая дуэль Лермонтова была отчасти похожа на последнюю дуэль Пушкина. Его противником был француз, сын дипломата, как и Дантес. Более того, по одной из версий, поводом для дуэли стал давний спор о гибели поэта, который Лермонтов вел с высшим светом. До французского посланника дошли сплетни, будто Лермонтов в «Смерти поэта» оскорбил всю французскую нацию. Лермонтов послал свои запрещенные стихи посланнику, и тот убедился, что сплетни были безосновательными. Однако сын французского посланника придерживался иного мнения. На балу между молодыми людьми произошло резкое объяснение, за которым последовал вызов со стороны француза. Монго Столыпин заверял, что принял все возможные меры для примирения противников, но Барант настаивал на поединке. Биограф Лермонтова сообщает: «Когда же Столыпин приехал к де Баранту поговорить об условиях, то молодой француз объявил, что будет драться на шпагах. Это удивило Столыпина. «Но Лермонтов, может быть, не дерется на шпагах», – заметил он. «Как же это, офицер не умеет владеть своим оружием?» – возразил де Барант. «Его оружие – сабля, как кавалерийского офицера, и если вы уже того хотите, то Лермонтову следует драться на саблях. У нас в России не привыкли, впрочем, употреблять это оружие на дуэлях, а дерутся на пистолетах, которые вернее и решительнее кончают дело»[60]. Условились драться на шпагах до первой крови, а потом на пистолетах.

Дуэль состоялась на Черной речке неподалеку от места дуэли Пушкина с Дантесом. Лермонтов был легко ранен в бок, после первой крови противники, как было условлено, взялись за пистолеты. По словам самого поэта, «…мы должны были стрелять вместе, но я немного опоздал. Он дал промах, а я выстрелил уже в сторону. После сего он подал мне руку, и мы разошлись…»

Хотя дуэль не привела к серьезным последствиям, Лермонтова посадили на гауптвахту и предали военному суду. Стоит сказать несколько слов о дуэльном кодексе в связи с тем, что многие представители рода Столыпиных дрались на дуэлях. В судьбе П.А. Столыпина дуэль тоже сыграла немалую роль. Дуэли являлись частью дворянской жизни. Благородный человек защищал свою честь и достоинство на поединке, а не в суде. Однако по закону дуэли были запрещены вплоть до конца XIX в. Дуэлянтам и их секундантам грозило лишение дворянства и ссылка в каторжные работы. На практике строгий закон почти никогда не применялся. Если все правила дуэльного кодекса были соблюдены, то даже при смертельном исходе участники дуэли наказывались несколькими месяцами ареста и церковным покаянием, а для офицеров иногда понижением в чине, переводом из гвардии в армию, отправкой на Кавказ и тому подобными исправительными мерами.

В случае с первой дуэлью Лермонтова высший свет единственный раз встал на сторону поэта. Великому князю Михаилу Павловичу понравилось, что молодой офицер отстаивал честь русского воинства. Министр иностранных дел Карл Нессельроде из личного недоброжелательства к французскому посланнику доложил царю, что зачинщиком поединка был атташе де Барант. В великосветских салонах восхищались благородством Столыпина, который добровольно явился к начальнику штаба Отдельного корпуса жандармов Леонтию Дубельту и объявил о своем участии в дуэли. Дубельт, состоявший, к слову сказать, в дальнем родстве со Столыпиными, отмахнулся от его заявления. Но Монго не успокоился и написал письмо главноуправляющему Третьим отделением и шефу жандармов Александру Бенкендорфу, подчеркивая несправедливость того, что «Лермонтов будет наказан, а я, разделивший его проступок, буду представлен угрызениям собственной совести». Все были уверены, что друзей лишь мягко пожурят. Однако Николай I решил иначе. На подробном докладе о дуэли он начертал высочайшую резолюцию: «Поручика Лермонтова перевести в Тенгинский пехотный полк тем же чином, поручика же Столыпина и графа Браницкого освободить от надлежащей ответственности, объявив первому, что в его звании и летах полезно служить, а не быть праздным».