Фенрир. Рожденный волком - Марк Лахлан

Ворон продолжал:

– Я знаю. Через потрясение. Мысли человека переплетаются, словно нити на ткацком станке. Если в тебе живет магия, то она – единственная ниточка, затканная другими, иллюзиями повседневной жизни: голодом, похотью, болтовней ваших святых отцов, ощущениями и запахами внешнего мира. Эти иллюзии можно прогнать. Необходимо нечто, оставляющее шрамы, переворачивающее, обращающее мысли в хаос. Нечто, что перерезает простые нити и оставляет ярко сиять одну истинную, магическую нить. Ваши отшельники достигают этого через уединение: в одиночестве мысли начинают натыкаться друг на друга, обнажая скрытую под ними магическую сущность. Ваш Христос сделал это на кресте; он вызывал молнию и оживлял мертвецов, тогда как остальные вокруг него могли только болтать и умирать. Не каждому дано этого достичь, или, точнее, можно достичь разного. Некоторые начинают пророчествовать. Некоторые видят вдаль в пространстве, но не во времени, помещая свой разум в тело ворона и летая в вышине. Некоторые замедляют время и видят все происходящее вполовину быстрее, становясь могучими воинами. Большинство же может только кричать.

Ворон ходил вокруг исповедника, глядя на него так, как покупатель глядит на поросенка в базарный день.

– А ты можешь верить в любую ложь. – Сравнение Иисуса с чародеем возмутило монаха, и он не смог удержаться от ответа.

– Скажи-ка мне, исповедник, когда ты впервые начал видеть, когда видение пришло к тебе в первый раз, твое тело и стало таким, как сейчас?

– Господь дважды благословил меня в тот день.

– Так это способность видеть сделала тебя калекой, или же, став калекой, ты начал видеть? И когда ты видишь, твоя болезнь усиливается или нет? Я спрошу тебя еще раз. Видения являются причиной или следствием твоего недуга?

– Все от Господа.

– От судьбы, – возразил Ворон. – Даже боги обязаны следовать той нити, которая соткана для них.

– Тогда твоему Одину суждено умереть, его заменит другой, добрый бог, разве не так говорится в пророчествах?

– Мы бросим вызов пророчеству. Еще при моей жизни мертвый бог будет править в землях людей. Он спасется от зубов Волка и останется жить, чтобы развязать битву, которая охватит весь мир и пополнит его чертоги толпами героев. Я увижу, как он правит всем миром. На то, что случится в вечности, я не могу повлиять. Волк все равно доберется до него, но не раньше, чем я сам буду пировать с погибшими в Валгалле.

Исповедник, который прекрасно улавливал все особенности человеческих интонаций, почувствовал, что за словами Ворона что-то кроется. Едва слышный отзвук лжи, дрожь, с какой послушник испрашивает разрешения выйти в город вместе с целителем, тогда как на самом деле хочет попасть на свидание с девушкой, ждущей на рыночной площади. Точно ли Христос полностью отпустил от себя этого человека? Исповедник не мог в это поверить. Он решил испытать Ворона.

– У тебя нет никакой власти, пока ты поклоняешься идолам.

– Неправда, – ответил Ворон. – В моей власти ты. Ты будешь пророчествовать, монах. Ты укажешь нам, где девушка. Она – приманка для Волка, к ней его влечет. Неужели ты думаешь, что Волк радостно стремится к собственной гибели в бою? Нет, конечно. Лишь она заставляет его двигаться навстречу судьбе. Она инструмент судьбы. Так было предсказано.

– Я ничего не стану делать для тебя.

– Станешь, так или иначе.

Элис похолодела. Серый утренний свет вливался в окна, прогоняя тени из углов. Еще немного, и преследователь увидит ее. Она забилась в самый дальний угол комнаты, словно новый застенчивый раб, который старается не привлекать к себе внимания.

Хугин поднялся и развернулся к Зигфриду. Они переговорили на языке норманнов, и Ворон указал на север.

Зигфрид побледнел. Ворон улыбнулся и сказал Жеану:

– У короля слишком слабый желудок для воина. Однако он должен понимать, что у магии нет легких путей. – Он коснулся своего покрытого шрамами лица. – Уж я-то знаю наверняка. Теперь же прошу меня извинить, исповедник, меня ждут люди. Я должен вылечить больного ребенка.

И он прошел мимо монаха, уходя в рассвет.

Глава двенадцатая. Сущность воли

Когда Элис вышла, берсеркеры спали у ног мулов, устроившись на мешках Лешего.

Леший заплатил им, чтобы они охраняли его добро. Купец поклялся себе, что так или иначе обязательно вернет свои деньги прежде, чем уйти, тем более что в услугах берсеркеров он не нуждался, пусть они и защитили его от толпы в самом начале. Но когда люди в лагере поняли, что вина у купца больше нет, да и пищи тоже, их интерес быстро угас. Шелк нельзя есть или пить, а единственное, что они были готовы покупать, – это обычную еду, поэтому, когда Леший показал им отрез желтого шелка, все быстренько вернулись к своим прежним занятиям: принялись страдать от голода, жаловаться и точить топоры.

Леший устал, но не мог заснуть. В холодном утреннем тумане он чувствовал себя совсем старым. Он видел, как тот странный человек вышел из дома, и понял, кто он такой: шаман, чародей и, скорее всего, сумасшедший. Эта странная личность нагоняла на купца страх. «Ничего, – сказал он себе, – видали мы людей и пострашнее». Хотя в этот момент он не мог бы сказать, где именно.

Из дома вышел король. Купец низко поклонился, соображая, как будет объясняться, однако король ни о чем не спросил. «Он тоже не спал всю ночь», – догадался Леший.

– Воины, подъем! – прокричал Зигфрид.

Берсеркеры медленно поднимались, вытряхивая из волос росу и кряхтя с похмелья.

– Доставьте монаха в лес, к хижине Ворона.

– Я бы не хотел туда идти, господин, – сказал Фастар.

– А я хотел бы, чтобы ты пошел.

Элис приблизилась к купцу. Глаза у него покраснели, он зевал.

– Мне пришлось всю ночь караулить, – сказал он. – А это твоя работа.

Элис выразительно посмотрела на него, давая понять: хоть она и изображает раба, купцу не стоит заблуждаться и обращаться с ней как с рабом. Он улыбнулся. Она уж точно не раб, теперь она скорее ценный груз.

Офети вынес из дома монаха, взвалив себе на плечо. Леший видел, что исповеднику больно и что он старается не подавать виду.

– Слушай, купец, я не хочу тащить его на себе в гору, дай нам мула, – сказал Офети.

– Тот, который вез вино, остался почти без поклажи, он идет пустой, – сказал Леший. – Возьми его. Остальных животных я отведу в надежное местечко в лесу.

– Нет, – возразил Зигфрид. – Окажи мне услугу, купец, отправляйся с отрядом.

Леший выдавил из себя улыбку.

– Всегда к твоим услугам. Цель моей жизни – угождать тебе, господин.

– Держись поближе к монаху. Оставайся с ним весь день. Ни на шаг от него не отходи, потом передашь мне все, что он скажет.

– Я твой верный слуга, господин.

Зигфрид поглядел на Лешего как-то странно; купец решил, что короля удивляет подобная фамильярность с его стороны, но в итоге Зигфрид сказал:

– Мулов с поклажей можешь оставить, там они тебе без надобности.

– Мой господин, я хотел бы присматривать за ними.

– Это был приказ, а не просьба. Поклажа останется цела, мулов никто не съест – даю тебе слово. Ты все получишь назад, если меня порадует то, что ты мне расскажешь.

Леший снова улыбнулся. Он был уверен, что не выйдет отсюда живым. Вести торговлю здесь было невозможно, никаких увеселений, даже нормальной еды в лагере не было. В лучшем случае он сможет выручить здесь горстку пепла. В худшем же он и вовсе погибнет. Однако Леший был человек практичный, он знал, что северяне клятвами не бросаются. Груз будет в целости и сохранности под защитой короля. И викинги хотя бы не стали упоминать вслух, будто он знал их короля еще дитятей.

Они прошли мимо дымящихся лагерных костров, сквозь клочья тумана и начали подниматься в гору. Пока длился долгий подъем, Леший оглянулся. Туман стоял в неглубокой речной долине, словно похлебка в котелке. И какая похлебка – варево из бед, чумы, подозрений и смерти. Отряд дошел до кромки леса, где северяне уже начали рубить дрова, и ступил под сень деревьев. Там обнаружилась узкая тропка – скорее, просто вмятины в траве, – и они пошли по ней. В лесу было влажно и красиво: капли росы сверкали в бледном солнечном свете, пролески на фоне низко стелящегося тумана казались рассыпанной по земле бирюзой. Только Лешему было не до утренних красот. Он стал пленником. Купец покосился на Элис. Кто же тогда она? Пленница пленника. «Какое стремительное падение, произошедшее всего за одну ночь», – подумал он.

Они всего час шли по весеннему лесу, после чего очутились на полянке. Деревья здесь были высокие – гигантские дубы, на которых только-только набухли почки.

– Пришли, – сказал Фастар.

Леший не видел никаких признаков жилья. Они просто вышли на поляну.

– Хравн! – прокричал Фастар. – Хравн!

Наверху в гнезде зашевелился ворон.

– Не тот, – сказал Офети. Но никто не засмеялся.

Птица сидела на высокой ветке, глядя на людей.