Младшая сестра - Лев Маркович Вайсенберг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Книга только что вышла в свет, — говорит Юлия-ханум, улавливая смущение Баджи.
Ну, тогда совсем другое дело!
— Интересная? — спрашивает Баджи, более смело перелистывая страницы.
— Я бы советовала прочесть ее каждому актеру, каждой актрисе — она многому учит.
— Я прочту ее, Юлия-ханум, непременно!
Речь заходит о «Тетке Чарлея».
— Нравится тебе твоя роль? — спрашивает Юлия ханум.
— Нравится!
В глазах Юлии-ханум вопрос:
«Может быть, объяснишь — чем?»
Но, поскольку Юлия-ханум не произносит этого, вопрос в ее темных внимательных глазах остается без ответа.
— Ну что ж, желаю тебе успеха! — говорит она и протягивает свою тонкую руку за книгой.
Не успевает Баджи выйти из фойе, как сталкивается с Телли и Чингизом.
— О чем это вы судачили? — подозрительно спрашивает Телли, кивая в сторону фойе.
— Да так, ни о чем особенном, — отвечает Баджи, удивляясь тону Телли.
— А все-таки? — Не дожидаясь ответа, Телли забрасывает подругу вопросами: — Что это у тебя за странная дружба с этой старухой? И почему ты первая, да к тому же униженно, кланяешься ей?
— Не униженно, а почтительно, — меня с малых лет отец и мать учили кланяться первой тому, кого уважаешь!
— Может быть, так приходилось поступать зависимым людям в прежние времена. Но теперь… Я, признаться, никогда не тороплюсь кланяться первой. Пусть сначала поклонятся мне, а я, если захочу, отвечу. Так-то люди будут больше уважать тебя!.. Не правда ли, Чингиз?
Чингиз многозначительно усмехается:
— Пожалуй, что так! Но Баджи, как видишь, считает, что и поклонами можно немалого добиться, если только знать, кому и как кланяться… Скажем, жене своего будущего покровителя.
— Моего будущего покровителя? — восклицает Баджи, и краска заливает ее лицо. — Что ты хочешь этим сказать?
— Ничего дурного, упаси аллах! А всего лишь то, что молодой актрисе без покровителя из видных старых актеров не обойтись, не прожить в театре. Так, по крайней мере, утверждает наш Сейфулла, а уж он-то, старый черт, про театр знает все, с ним не спорь! Только беда твоя, Баджи, в том, что ставку ты делаешь не на ту карту.
— Не понимаю тебя!
— Не прикидывайся дурочкой! Впрочем, могу объяснить: эта Юлия в нашем театре недолговечна.
— Недолговечна? Почему?
Глаза Чингиза прищуриваются:
— Как зовут эту почтенную актрису — ты знаешь?
— Знаю, конечно.
— А все-таки — как? Скажи!
— Ну, Юлия-ханум.
— Нет! Как ее настоящее имя, отчество, фамилия — по паспорту — знаешь?
Смутная догадка мелькает в голове Баджи.
— Паспорта ее я не смотрела — я не милиция и не управдом! — говорит Баджи резко.
— В таком случае, я тебе напомню: настоящее имя ее, отчество и фамилия — Юлия Минасовна Минасян! — Чингиз делает ударение на последнем слоге.
Вот, оказывается, куда он клонит! Он хочет сказать, что Юлия-ханум армянка, а потому ее дальнейшая деятельность на азербайджанской сцене обречена. Чингиз остается верен себе!
— А что из того, что она Юлия Минасовна Минасян? — спрашивает Баджи, в свою очередь с вызовом отчеканивая три последние слова.
Чингизу ясно, что Баджи его поняла. Но, опасаясь повторения урока, полученного в свое время на репетиции «Ромео и Джульетты», он не решается ответить прямо.
— Что из того? — переспрашивает он. — А то, что с нашим приходом на сцену многим старым актерам и актрисам придется уступить свои насиженные местечки. Особенно это коснется старых актрис, места которых займут наши молодые, такие, как ты и Телли. Разумеется, старушки, и в том числе Юлия, все это сами хорошо понимают и относятся к молодежи так, как любой человек стал бы относиться к тем, кто собирается вышвырнуть его за борт.
— Вышвырнуть старых актрис за борт? — восклицает Баджи. — Что за глупости ты городишь! Просто нужно помочь нашим молодым актрисам азербайджанкам поскорей стать на ноги.
— Это — слона! А по существу… Послушал бы я, какую песенку ты бы запела, если б сама оказалась на месте этой Юлии!
Телли поддерживает своего друга:
— Эта Юлия, к тому же, завидует нам — ведь мы с тобой получили в «Тетке Чарлея» выигрышные роли молодых девушек, а она — старуха, осталась не у дел.
— Но ведь и нас когда-нибудь сменит молодежь, — возражает Баджи. — Все в мире меняется. Таков закон жизни!
Телли небрежно машет рукой:
— Баджи без философии никак не обойтись!
— А, по-твоему, жить, как слепой крот — лучше?
Они долго спорят и расходятся в разные стороны, так и не придя к согласию…
Баджи чувствует себя правой.
Но теперь, встречаясь с Юлией-ханум, она не в силах отделаться от неловкого чувства: может быть, та в самом деле видит в ней человека, который только и ждет, чтоб занять ее место?
Конечно, Юлия-ханум не могла слышать того, что говорили о ней Чингиз и Телли, — она оставалась в фойе, — и все же Баджи испытывает стыд, как если б Юлия-ханум присутствовала при разговоре и не Чингиз и Телли, а она, Баджи, так дурно и зло о ней говорила.
Как радостно поэтому в один из ближайших дней услышать от Юлии-ханум:
— У нас дома время от времени собираются друзья. Али-Сатар и я очень хотели бы видеть среди них и тебя!
Костюмерша
— Кто там? — доносится из глубины комнаты женский голос, едва Баджи переступает порог.
Эта комната сплошь заставлена шкафами, ящиками, картонками. Всюду развешаны костюмы, платья. Воздух насыщен запахом нафталина.
— Это я, Натэлла Георгиевна, — Баджи! Я к вам на одну минутку, можно?
— Хотя бы на час!
Из-за шкафов появляется полная женщина лет сорока пяти. У нее смуглое желтоватое лицо, черные глаза, черные брови и совершенно седые волосы. В высоко поднятой руке она держит вешалку, на которой висит новенькое голубое платье с бантами.
Лицо Баджи расплывается в благодарную, виноватую улыбку.
— Я ведь только хотела справиться…
— А уже, как видишь, готово! А ну-ка, примерь!
Натэлла Георгиевна — заведующая костюмерным цехом. Под ее началом несколько человек: портнихи, сапожник, прачка. В ее обязанности не входит заниматься примеркой театральных костюмов, но бывают обстоятельства, когда она предпочитает заняться этим сама.
Ловкими, умелыми движениями накидывает она на Баджи платье, в котором той предстоит выступать в «Тетке Чарлея». Она внимательно осматривает его детали, с неожиданной для ее полной фигуры легкостью опускается на колени, закалывает одну булавку за другой, что-то приметывает. Затем, отступив на несколько шагов и прищурившись, долгим взглядом оценивает платье в целом.
— А ну-ка, повернись!
Робко, опасаясь измять платье, Баджи поворачивается.
— А
