Набег язычества на рубеже веков - Сергей Борисович Бураго

атомы – суть вертящиеся вокруг центра точки. Оттого каждый оркестровый момент есть изображение системы звездных систем – во всем ее мгновенном многообразии и текучем. «Настоящего» в музыке нет, она всего яснее доказывает, что настоящее вообще есть только условный термин для определения границы (несуществующей, фиктивной) между прошедшим и будущим. Музыкальный атом есть самый совершенный – и единственно реально существующий, ибо – творческий.

Музыка творит мир. Она есть духовное тело мира – мысль (текучая) мира («Сон – мечта, в мечте – мысли, мысли родятся из знанья» (цитата из вагнеровского «Зигфрида» – С.Б.). Слушать музыку можно только закрывая глаза и лицо (превратившись в ухо и нос), то есть устроив ночное безмолвие и мрак – условия «пред-мирные». В эти условия ночного небытия начинает втекать и принимать свои формы – становиться космосом – дотоле бесформенный и небывший хаос.

Поэзия исчерпаема (хотя еще долго способна развиваться, не сделано и сотой доли), так как ее атомы несовершенны – менее подвижны. Дойдя до предела своего, поэзия, вероятно, утонет в музыке.

Музыка предшествует всему, что обусловливает. Чем более совершенствуется мой аппарат, тем более я разборчив – ив конце концов должен оглохнуть вовсе к тому, что не сопровождается музыкой (такова современная жизнь, политика и тому подобное)»94.

В этом наскоро внесенном в записную книжку рассуждении очевидно, что, во-первых, «музыка» понимается одновременно и как реальное звучание (например, оркестровое), и как выражение сущности и смысла жизни и мироздания; что, во-вторых, возможность столь широкого толкования «музыки» обусловливается самой природой музыки как вида искусства, ее абсолютной динамической непрерывностью, и это вполне согласно самому мироустройству: в «системе звездных систем» постулирование любой закономерности немыслимо вне сплошного и непрерывного движения; и что, в-третьих, динамическая непрерывность и осмысленность жизни соотносится у Блока с актом творчества: «Музыка творит мир». На этом положении следует остановиться.

Естественно, что Блок, постоянно ощущавший в себе энергию творчества, не мог и не считал нужным в своей концепции мира от этого ощущения абстрагироваться. Он ведь не был спекулятивным философом и не создавал никакой рассудочной философской системы. Напротив, исходя из синтетической, рационально-чувственной, как он считал, природы человека, Блок стремился к осознанию синтетической и целостной картины мира. Причем, именно этот элемент чувственного восприятия вполне соответствовал его философской поэзии и в равной мере ограждал его от какой-либо абстрактной идеалистической философской системы, «так как идеализм, конечно, не знает действительной чувственной деятельности как таковой»95.

Вернемся однако к блоковской концепции музыки и проблеме творчества. Итак, динамическая непрерывность и осмысленность музыки и вообще мироздания соотносятся Блоком с творческим актом, так что поэт говорит даже о «замысле Зодчего», который выражается и отражается в музыке. Казалось бы, налицо простое генетическое рассуждение: «Зодчий» создал замысел (причина), этот замысел отразила музыка (следствие). Но кто такой Зодчий и почему именно музыка способна выразить этот замысел?

«Причиной» слышанной Блоком в Бад Наугейме музыки был Вагнер, который написал эту музыку, а вовсе никакой не «Зодчий». Но Блок в своем рассуждении о музыке не упоминает имени немецкого композитора в качестве «‘Зодчего», а настойчиво говорит об отражении в музыке мировой сущности, о платоновском познании как воспоминании, так что все дискретные обозначения времени (например, «настоящее») оказываются пустой условностью. Таким образом, на самом деле Блок вполне агенетически говорит о музыке как таковой, то есть о самодовлеющем творческом продукте (А. Ф. Лосев), и в рассуждении поэта о соотношении музыки и творчества причиной оказывается не деятельность композитора, а именно само уже совершившееся музыкальное звучание. А значит, и представление о Зодчем имеет своим исходным непосредственное восприятие музыки; «Зодчий», следовательно, есть гипостазирование и своеобразная персонификация творческого акта и вообще осмысленности мироздания.

Однако почему именно в музыке видит Блок самое совершенное искусство, способное наиболее адекватно выразить мировую сущность? Нам представляется, что здесь есть две причины. Во-первых, музыкальное произведение прямее и непосредственнее, чем все другие искусства, обнаруживает динамическую непрерывность всякого творчества, что согласуется с категорией становления, одинаково распространяемой на сферу жизни и на сферу искусства. В работе «Диалектика творческого акта» А. Ф. Лосев пишет в этой связи: «…Каждый момент времени и пространства в одно и то же мгновение и появляется и исчезает, чем и обеспечивается их сплошность, непрерывность и невозможность составить их из отдельных и дискретных точек. В творческой деятельности человека, несомненно, наличен этот момент становления, то есть момент сплошной и непрерывной текучести»96. И хотя понятие творческого акта не сводится, как отмечает ученый, ни к самой по себе категории становления, ни к самой по себе категории движения, А. Ф. Лосев совершенно прав, ставя на первое место при исследовании творческого акта его динамическую непрерывность. Как видим, строгий диалектический анализ оказался вполне созвучным блоковским размышлениям о сущности музыки в процессе творчества, любопытно даже терминологическое совпадение: и Блок и Лосев подчеркивают «текучесть» происходящего.

Во-вторых, музыка как непосредственная реализация творческого начала была определяющим фактором в творчестве самого Блока. В декабре 1906 года поэт сделал большую выписку из «Происхождения трагедии» Ницше97, где, в частности, были строки: «Шиллер описывает процесс своего творчества: состояние, предшествующее акту творчества, – не ряд проходящих образов и мыслей, а музыкальное настроение. Когда проходит известное музыкальное настроение духа, является уже поэтическая идея <…>. Тождество лирического поэта с музыкантом»98. Этот взгляд в полную меру отвечал художественному чувству самого Блока. «С раннего детства, – писал поэт в автобиографии, – я помню постоянно набегавшие на меня лирические волны, еле связанные еще с чьим-либо именем»99. Эти «лирические волны» есть, конечно, не что иное, «как музыкальное настроение духа», оно то и реализовывалось в музыке блоковского стиха и музыкальных принципах развития действия в драматургии Блока. Более того, музыкальное развитие оказывается одной из важнейших особенностей блоковской прозы. Интересно, что исследователи творчества Блока склонны сближать его статьи не только с поэзией100, но и с музыкой: говорится и об объединяющих творчество Блока «лейтмотивах в тексте» его разных произведений101, и о «лейтмотивном эпитете цивилизации»102. Что же касается «музыки», то по наблюдениям Д. М. Поцепни? это слово «постоянно включается (Блоком – С.Б.) в образные контексты, где лексические связи, характерные для прямого значения слова, ощутимо воссоздают образ музыки – звучания»103.

Итак, музыка приобретает в блоковской концепции мира универсальное значение потому, что этот вид искусства наиболее непосредственно отражает творческий акт, его динамическую непрерывность («текучесть»), и взгляд этот основан у Блока не на каких-либо абстрактных дифенициях, а на живом чувстве художника. Далее, поскольку мировоззрение Блока складывалось не как мировоззрение спекулятивно мыслящего философа, а