Имаджика - Клайв Баркер

– Ты думаешь, она делала это сама?

– Но ведь и она отвечает за это? Кому какое дело, что там происходит у них наверху? Но исчезают люди, а потом находят их расчлененные трупы... – Он выдавил слабую, нервную улыбку. – ...вы же знаете, что она заслужила это.

– А ты? – спросил Дауд. – Что ты заслужил?

– Я не говорю, что я герой, – сказал ослепитель. – Я просто считаю, что она заслужила это.

– Понятно, – сказал Дауд.

С того места, где находилась Юдит, о том, что случилось дальше, можно было судить скорее по косвенным предположениям. Она видела, как мучитель Кезуар попятился от Дауда с выражением отвращения и испуга на лице; потом она увидела, как он бросился вперед, судя по всему намереваясь вонзить Дауду в сердце нож. Во время своего выпада он оказался в сфере досягаемости жучков, и прежде чем его клинок коснулся плоти Дауда, они, видимо, прыгнули на него, так как он отпрянул с воплем ужаса, зажимая свободной рукой лицо. То, что за этим последовало, Юдит уже приходилось видеть. Ослепитель стал скрести пальцами глаза, ноздри и губы. Жучки начали свою разрушительную работу внутри его организма, и ноги отказали ему. Упав у ног Дауда, он забился на земле в припадке ярости и боли и в конце концов засунул нож себе в рот, пытаясь выковырять пожирающих его тварей. За этим занятием смерть и застигла его. Рука упала вниз, а лезвие осталось во рту, словно он поперхнулся им.

– Все кончено, – сказал Дауд Кезуар, которая лежала на земле в нескольких ярдах от трупа своего мучителя, обхватив руками свои дрожащие плечи. – Больше он не причинит тебе никакого вреда.

– Благодарю тебя, Господь.

– Эти обвинения, которые он предъявил тебе, дитя мое?..

– Да.

– Эти ужасные обвинения...

– Да.

– Они справедливы?

– Да, – сказала Кезуар. – Я хочу исповедовать все свои грехи, прежде чем умру. Вы выслушаете меня?

– Выслушаю, – сказал Дауд, источая великодушие.

Юдит уже устала от роли простой свидетельницы происходящих событий и теперь направилась к Кезуар и ее исповеднику, но Дауд услышал ее шаги, обернулся и покачал головой.

– Я согрешила, мой Господь Иисус, – сказала Кезуар. – На совести моей столько грехов. Я умоляю тебя о прощении.

Не столько отпор Дауда, сколько отчаяние, которое слышалось в голосе ее сестры, удержало Юдит от того, чтобы обнаружить перед ней свое присутствие. Страдания Кезуар достигли высшей точки, и какое право имела Юдит отказать ей в общении с неким милостивым духом, которого она себе вообразила? Конечно, Дауд вовсе не был Христом, как это представлялось Кезуар, но имело ли это какое-нибудь значение? К чему может привести разоблачение отца-исповедника, кроме как к новым страданиям несчастной?

Дауд опустился на колени перед Кезуар и взял ее на руки, продемонстрировав такую способность к нежности или, во всяком случае, к ее имитации, которой Юдит за ним никогда не подозревала. Что же касается Кезуар, то ею, несмотря на раны, овладело блаженство. Она вцепилась в пиджак Дауда и продолжала благодарить его снова и снова за его безмерную доброту. Он мягко сказал ей, что нет никакой необходимости перечислять свои преступления вслух.

– Они в твоем сердце, и я вижу их там, – сказал он. – И я прощаю тебя. Расскажи мне лучше теперь о своем муже. Где он? Почему он не пришел вместе с тобой, чтобы просить прощения?

– Он не верил в то, что ты здесь, – сказала Кезуар. – Я говорила ему, что видела тебя в гавани, но у него нет веры.

– Совсем?

– Только в себя самого, – горько сказала она.

Задавая ей все новые вопросы, Дауд принялся покачиваться взад и вперед, внимание его было настолько сосредоточено на его жертве, что он не заметил приближения Юдит. Она позавидовала Дауду, держащему Кезуар в своих объятиях. Хотелось бы ей быть на его месте.

– А кто твой муж? – спрашивал у нее Дауд.

– Ты знаешь, кто он, – отвечала Кезуар. – Он – Автарх. Он управляет Имаджикой.

– Но ведь он не всегда был Автархом?

– Да.

– Так кем же он был раньше? – поинтересовался Дауд. – Обычным человеком?

– Нет, – сказала она. – Не думаю, чтобы он когда-нибудь был обычным человеком. Но я не помню точно.

Он перестал покачивать ее.

– Я думаю, ты помнишь, – сказал он слегка изменившимся тоном. – Расскажи мне, кем он был до того, как начал править Изорддеррексом? И кем была ты?

– Я была никем, – ответила она просто.

– Так как же тебе удалось подняться так высоко?

– Он любил меня. С самого начала он любил меня.

– А ты не совершила никакого нечестивого поступка для того, чтобы возвыситься? – сказал Дауд. Она заколебалась, и он стал настойчивее. – Что ты сделала? – спросил он. – Что? Что?

Его голос отдаленно напоминал голос Оскара: слуга говорил тоном своего хозяина. Оробевшая от этого натиска, Кезуар ответила:

– Я много раз бывала в Бастионе Бану, – призналась она. – И даже во Флигеле. Туда я тоже заходила.

– И что там?

– Сумасшедшие женщины. Те, которые убили своих мужей, или детей...

– А почему ты стремилась в общество таких жалких созданий?

– Среди них... прячутся... силы.

Юдит напрягла свое внимание еще сильнее.

– Какие силы? – спросил Дауд, произнося вслух вопрос, который Юдит уже задала про себя.

– Я не совершила ничего нечестивого, – запротестовала Кезуар. – Я просто стремилась очиститься. Ось наполняла мои сны. Каждую ночь на меня ложилась ее тень, ее тяжесть ломала мне хребет. Я только хотела избавиться от этого.

– И ты очистилась? – спросил ее Дауд. И снова она ответила не сразу, только после того как он надавил на нее, почти грубо. – Ты очистилась?

– Я не очистилась, но я изменилась, – сказала она. – Женщины загрязнили меня. В моей плоти – отрава, и я хочу избавиться от нее. – Она принялась рвать на себе одежды, добираясь пальцами до груди и живота. – Я хочу избавиться от нее! – закричала она. – Из-за нее у меня появились другие сны, еще хуже, чем раньше.

– Успокойся, – сказал Дауд.

– Но я хочу избавиться от нее! Хочу избавиться. – Неожиданно с ней случилось нечто вроде припадка, и она так яростно забилась в его руках, что он не сумел удержать ее, и она скатилась на землю. – Я чувствую, как она сгущается во мне, – сказал она, ногтями царапая грудь.

Юдит посмотрела на Дауда, надеясь, что он вмешается, но он просто стоял, наблюдая за страданиями женщины и явно получая от этого удовольствие. В припадке Кезуар не было ничего театрального. Она царапала свою кожу до крови, продолжая кричать, что хочет избавиться от заразы. Во время этих мучений с ее плотью происходила незаметная перемена, словно зараза, о которой она говорила, выходила из нее вместе с потом. Ее поры источали радужное сияние, а клетки ее кожи постепенно изменяли цвет. Юдит узнала этот оттенок синего, который распространялся от шеи ее сестры – вниз по телу и вверх по искаженному мукой лицу. Это был синий цвет каменного глаза. Синий цвет Богини.