Об Илье Эренбурге (Книги. Люди. Страны) - Борис Фрезинский

Процитировав неслыханные по тому времени слова, сказанные Эренбургом о «начинающем» поэте («После стихов Блока я, кажется, редко встречал столь отчетливое продолжение гражданской поэзии Некрасова»), Л. И. Лазарев свидетельствует:

«Это проницательное, точное наблюдение. Вообще, когда дело касалось поэзии, Эренбург был замечательным, почти никогда не ошибавшимся, употреблю слово, которое нынче в ходу, „экспертом“. В войну он открыл стихи молодого Семена Гудзенко, определив таким образом путь, по которому двинулись поэты поколения, названного потом фронтовым. Теперь он на передний край современной поэзии выдвигал стихи Слуцкого — они несли в себе новое время, обновляющийся взгляд на жизнь»[1842].

Шлюз для книг Слуцкого статьей Эренбурга был открыт, и в 1957-м первая книга его стихов «Память» вышла в свет. Вот что написал Слуцкий на подаренном им экземпляре: «Илье Григорьевичу Эренбургу. Без Вашей помощи эта книга не вышла бы в свет, а кроме того — от всей души Борис Слуцкий»; на странице 82 «Памяти» вписана последняя строфа стихотворения «Зоопарк ночью», которую вымарала цензура:

И старинное слово: Свобода,И древнее: ВоляМне припомнились снова,И снова задело до боли[1843].

Слуцкий посвятил Эренбургу свое знаменитое стихотворение «Лошади в океане» — с этим посвящением оно впервые было напечатано в 1961 году в его сборнике «Сегодня и вчера» («Моим дорогим Эренбургам от меня. Борис Слуцкий. 13.11.1961 г.» — с такой надписью был подарен этот сборник; на его переиздании, вышедшем через два года, Слуцкий сделал надпись, подтверждающую, что Эренбург понимал смысл посвященного ему стихотворения так же, как и его автор: «И. Эренбургу — пока мы лошади еще плывем в океане. Б. С.»).

Слуцкий дарил Эренбургу не только свои стихотворные сборники (на «Работе» (1963) он написал о двадцатипятилетней дружбе, на «Лирике» (1965) — «с любовью»), но и книжки других авторов, всякий раз со значением (скажем, на московском 1858 года издании «Эзоповых басен» написано: «И. Г. Эренбургу — для дальнейшего совершенствования в эзоповском языке по первоисточнику», на издании «Французские лирики XVIII века» (М., 1914) — «И. Г. Эренбургу, как франкофилу»).

Понятно, что многое привлекало Слуцкого в доме Эренбурга (наверное, единственном тогда европейском доме Москвы) — и прежде всего, разумеется, сам Эренбург с его безмерной любовью к поэзии, с его профессиональным пониманием живописи, с его острым интересом к политике, с его уникальным человеческим и политическим опытом российского европейца XX века, который даже в сталинские времена ездил по всему свету и в дом которого стекались со всего света новости, Эренбург — публицист и поэт, слово которого в ту пору имело очень высокий рейтинг и у нас, и на Западе.

Слуцкий, в свою очередь, привлекал Эренбурга стихами (пусть себе Самойлов утверждает, что «пикассирующий парижанин нашел поэта не по своему вкусу», а просто в силу общественной потребности[1844], — Бог ему судья), и фантастической начитанностью, и широтой интересов (живопись, политика, история), и, наконец, общностью взгляда на многое. Словом, когда Эренбург — очень закрытый человек, при всей его внешней (правда, колючей) демократичности, — рассказывая о Слуцком в мемуарах, написал: «Никогда прежде я не думал, что смогу разговаривать с человеком, который на тридцать лет моложе меня, как со своим сверстником; оказалось, что это возможно»[1845], — это признание многого стоило.

В архиве Эренбурга легко можно наткнуться на те или иные бумаги, где встречается имя Слуцкого. Скажем, в 1966-м издание книги стихов Лацо Новомеского с предисловием Эренбурга не обошлось без Слуцкого. 21 июля 1965 года сотрудники издательства «Прогресс» писали Эренбургу:

«В прошлом году через Бориса Абрамовича Слуцкого мы просили Вас написать несколько страниц предисловия к „Избранному“ Лацо Новомеского. По словам Б. А., Вы принципиально согласились выполнить нашу просьбу. Тогда мы только подготавливали его книгу стихов. Теперь эта книга готова, с ее составом мы познакомили поэта, который одобрил все наши условия. Мы, конечно, понимаем, что Вы очень заняты и перегружены работой, но поскольку Вы так много уже писали в своих мемуарах и о Новомеском, и о Клементисе, и вообще о ДАВ’е[1846] и давистах, Вам, видимо не потребуется слишком много времени на то, чтобы выполнить еще одну нашу просьбу <…>. Мы должны чистосердечно покаяться перед Вами, что в беседе с Лацо <…> мы говорили о Вас, как об авторе предисловия с твердой определенностью. Нам трудно передать те чувства, которые выразил Новомеский при этом сообщении, он явно был очень рад и доволен <…>»[1847].

Надо ли говорить, что книга Новомеского вышла в срок и оказалась последней книгой зарубежного автора, вышедшей с предисловием Эренбурга…

В высшей степени важной для Эренбурга оказалась помощь Слуцкого во всем процессе написания мемуаров «Люди, годы, жизнь». Слуцкий читал в рукописи поглавно все семь книг (включая незаконченную седьмую), подмечал ошибки и неточности, подробно обсуждал содержание. Эренбург ему очень доверял, но это не значит, что легко соглашался со всеми замечаниями, нет — спорил и только после спора что-либо менял в своем тексте…

Роль Слуцкого-читателя в писательской практике Эренбурга последних лет оказалась не менее значимой для него, чем роль его старого друга О. Г. Савича.

О последней литературной работе Эренбурга у Слуцкого есть стихи:

Спешит закончить Эренбургсвои анналы,как Петр — закончить Петербург:дворцы, каналы.Он тоже строит на песке[1848]и на болотепо любопытству, по тоскеи по охоте.

По неопределенностивоспоминанийи по необходимостиих воплощений,и по неутомимостисвоих желанийи по неотвратимостисвоих свершений[1849].

Когда Эренбург смертельно заболел, Слуцкий постоянно его навещал. Он был единственным, кого Эренбург всегда хотел видеть и всегда принимал (даже когда врачи требовали ограничить визиты) — до самого последнего своего дня.

Помню Слуцкого, члена комиссии по организации похорон Эренбурга, в день похорон Ильи Григорьевича 4 сентября 1967 года — как он выходил из здания ЦДЛ, где было прощание, обходил длинную очередь приехавших проститься с писателем, выискивая знакомых и проводя их в здание. А потом на Новодевичьем кладбище, которое в этот день закрыли на «санитарный день», Слуцкий выходил за ворота кирпичной ограды и уговаривал милицейского полковника пропустить хотя бы тех, кто прорвался к воротам кладбища сквозь несколько милицейских кордонов на огромной площади перед входом. Слуцкого послушались, лишь когда закончился траурный митинг, — и, конечно, впустив только тех, кто пробился к воротам…

После смерти Эренбурга Слуцкий написал впечатляющий реквием — пять стихотворений его памяти[1850].

Дружба Слуцкого с женой Эренбурга художницей Л. М. Козинцевой (1899–1970) продолжалась и после смерти Ильи Григорьевича. Слуцкий был членом комиссии по литературному наследию Эренбурга, публиковал его стихи, написал предисловия к сборникам его стихов (1972) и переводов (1969); некоторое время он жил на эренбурговской даче в Новом Иерусалиме, охраняя ее от разворовывания. А в опустевшем доме Эренбурга продолжали появляться новые книги Слуцкого (оба его сборника 1969 года: «Память» — «в знак нашей давней дружбы» — и «Современные истории»; замечу, что и при жизни Эренбурга Слуцкий дарил Любови Михайловне свои сборники отдельно: и первую «Память», и «Лирику» — «от старинного друга»).

А теперь три конкретных сюжета.

1. «Грязная статья Старикова»

Теперь ему не позвоню,Как прежде, десять раз на дню,Что вечер проведем мы вместе,Не напишу, хоть он в отъезде.Уехал — а не напишу.

В этих стихах Слуцкого на смерть Эренбурга изложена «система» их взаимодействия — по телефону и при встречах, когда Эренбург находился в Москве (или на даче), и письменно, когда он уезжал (главным образом, за границу; поездки были частыми, но не слишком продолжительными); правда, для писем, судя по тому, что сохранилось их всего ничего, требовался важный информационный повод…

19 сентября 1961 года «Литературная газета» напечатала стихотворение Евтушенко «Бабий Яр». Оно вызвало резонанс в стране и даже в мире. В качестве публичного отклика «Литература и жизнь», как всегда поддержанная просталинскими силами аппарата ЦК КПСС, поместила два материала: 24 сентября — антисемитские стихи А. Маркова «Мой ответ» и 27 сентября — статью критика Д. Старикова «Об одном стихотворении», в которой евтушенковскому «Бабьему Яру» противопоставлялся «Бабий Яр» эренбурговский 1944 года как образец «подлинного интернационализма»; противопоставление обосновывалось просто: цитаты обрывались, где нужно. (Заметим, что Стариков уже имел опыт выполнения спецзаданий ЦК КПСС в части борьбы с Эренбургом: 10 апреля 1958 года по указанию Отдела культуры ЦК КПСС «Литературная газета» опубликовала его статью «Необходимые уточнения» с «критикой» эссеистики Эренбурга[1851].)