Сколько стоит ваше сердце? - Татьяна Матуш

стену. По обе стороны от него выросли пятнадцать… ведьм, иначе не скажешь. С ног до головы завернутые в темные шторы (другого не нашлось), они ничего не говорили и не делали, просто стояли рядом и не слабо давили на психику.

Марк едва не сдал назад, когда увидел, кто пришел в гости с утра пораньше. Четверо жрецов, три десятника и один целый полковник.

Полковник был тощим, злым и изрядно напуганным. Трое десятников держали у левой ноги… тех самых бродячих лохматок неизвестной породы, с ушами врастопырку. Мундиры с них почему-то не сняли Псы все еще сладко зевали, аукалась ночная "дудочка".

И что сейчас будет? Потребуют аннексию и контрибуцию за покушение на честь этого самого мундира? Или всех вздернуть на ближайших липах? Так они, вроде бы, и так — смертники, куда уж больше-то?

Хотя, говорят, Священный Кесар особо опасных преступников казнил три раза: сначала топил в бочке с водой, но не до смерти, потом вешал, но, опять-таки, не до полного удушения. И, под занавес, сажал на кол. Затейник!

Самый молодой из жрецов прокашлялся. Парень не на шутку волновался, и Винкер решил ему помочь.

— С чем пожаловали, братья? Я говорю так, потому, что вижу здесь братьев по вере, братьев по оружию… и братьев по разуму.

Камил едва не испортила торжественный момент пошлым смехом… Но сдержалась.

— Мы воюем честно, — преодолев смущение, начал жрец. В тонком, срывающемся голосе плескалась обида и какой-то первобытный ужас. — Мы пришли с оружием, и думали, что вы, как честные люди, будете сражаться с нами силой оружия. Но вы применили к нам противное Небу колдовство, кое в Фиоле уже давно забыто, ибо… — пацан запнулся, мучительно покраснел, не зная, как закончить речь.

— Ибо неприемлемо, — сурово договорил его старший товарищ.

Десятники пока молчали. Молчал и Марк.

— Мы требуем… — жрец слегка запнулся, но, видимо, обрел крепость в вере и договорил, — Требуем немедленно вернуть нашим боевым товарищам и брату по ордену данный им Небом человеческий облик. Иначе уже через клепсидру мы снова пойдем на приступ и перемешаем вас с камнями этой крепости.

Винкер оскалился в улыбке.

— Я люблю фиольских парламентеров, — заявил он, — говорите красиво. Прямо каждую речь можно на пергамент писать. Или сразу на музыку. Чего вы хотите от нас, я понял. Чтобы те, кто ночью полез к нашим женщинам, вновь стали людьми. Не бывать этому под небом империи! Честь наших женщин — это наша честь, и защищать ее мы будем любым способом. Противным Небу? Хорошо! Неприемлемым? Замечательно! Забытым? Мы, как видите, ничего не забыли. И это не единственный секрет, который мы помним.

В утренней тишине слова его прозвучали как-то по-особенному зловеще.

— Но… никто не покушался на честь ваших женщин, — растерялся жрец, — солдаты Священного Кесара… Святые Древние, не думаете же вы, что святой брат тоже?.. Это невозможно!

— Проклятье не ошибается, — отрезал Винкер. — И наши оскорбленные женщины, которые преодолели свой стыд и вышли на эти стены, чтобы обличить своих обидчиков, а потом, скорее всего, умереть в слезах и позоре… они тоже не ошиблись.

Один из черных коконов метнулся прочь, едва не упав на деревянной лестнице, благо, девчонку вовремя подхватили и до Марка донеслись сдавленные всхлипы…

— Она не выдержала! — взвыл Марк, — Позор слишком велик. Эта леди слишком нежна и трепетна…

— Если кто-то из солдат генерала Аргосского повел себя неуважительно по отношению к женщинам, и это будет доказано, мы готовы заплатить виру.

Винкер закрыл лицо руками.

— Небеса! Вы предлагаете серебро за честь наших женщин?

— Мы предлагаем золото, — уточнил злой, как шершень, тощий полковник, — пять монет за каждую обиженную даму. Это хорошая цена. В Фиоле платят всего две.

— Вот своих, фиольских девок и обижайте за две монеты, сколько хотите, — рявкнула Камил, выпутываясь из занавески, — может быть они еще и довольны останутся, хоть какой-то заработок! А мы… Вам повезло, что нашу Лери не тронули, только наговорили гадостей, иначе вам бы не собаками, а свиньями погаными бегать.

— И хрюкать! Пока не прирежут на колбасу, — поддержал второй кокон. Девушка тоже решительно сбросила ткань с головы, и жрецы в ужасе попятились. О способностях цаххе проклинать качественно и изобретательно знали далеко за пределами империи. Кочевой народ не признавал границ.

— Хорошо… Хорошо, — вскинул обе ладони жрец, — Что вы хотите за то, чтобы к нашим… людям вновь вернулся их природный облик?

— Выкуп, — спокойно ответил Винкер, оставив в стороне пафос и балаганные завывания, — За каждого возвращенного… в люди двести доблестных фиольских солдат, командиров или жрецов будут выходить за пределы города.

Полковник считать умел.

— Ты требуешь вернуть город, взятый нами в честном бою?

— Полученный с помощью грязного предательства. Но это не важно. Да, я требую город. Это единственное условие снятия проклятья.

— Генерал Аргосский не оставит от вас даже пыли, чтобы похоронить!

— Генерал Аргосский очень хочет бобиком на родину бежать? — благостно осведомился Винкер, не особо маскируя нотки издевки. — Это легко устроить. Как видите, ваши благословения нам не помеха.

— А, почему вы раньше не… — любопытство возобладало в молоденьком жреце ненадолго, и снова уступило смущенью и страху.

— А раньше никто не наглел настолько, чтобы навязывать свое внимание царице народа цаххе со свитой, — спокойно и обстоятельно ответил Марк.

Еще один кокон отчетливо хрюкнул.

— Но… У цаххе нет царей, — поразился пожилой жрец.

Камил гордо вздернула подбородок:

— Еще одно оскорбление, невежа, и у Священного Кесара не будет армии. Царей у нас нет. А царицы — есть!

— Войско генерала Лесса Аргосского выходит из Бара до полудня, — предельно четко проговорил Марк, — и становится лагерем так, чтобы наши оскорбленные дамы вас видели и убедились, что раскаяние ваше глубоко и искренне. Только после этого мы позволим вашим… возвращенным присоединиться к вам. В человеческом облике.