Сколько стоит ваше сердце? - Татьяна Матуш

или совсем не официальной миссии, из тех, которые проворачивают максимально тихо.

— А тебя куда демоны несут?

— Боюсь, это их нужно спрашивать. Его Императорское Величество выразил пожелание видеть меня в резиденции только после того, как я женюсь.

— О как! — хмыкнул Беда, — так что, ты, как настоящий рыцарь, скитаешься в поисках прекрасной дамы?

— Скорее, в поисках какого-нибудь тихого местечка, где можно спокойно сесть и закончить кое-какие работы. Императору я сейчас не нужен, в стране мир. И слава Небу. Я — воин до мозга костей и как я ненавижу войну!

— Я — маршал. — задумчиво сказал Эшери, — Война принесла мне славу, но если бы вы знали, как я ее ненавижу…

— А я — люблю.

— Похоже на начало анекдота, — хмыкнул Марк, — собрались в трактире два пацифиста и милитарист. За что же пить будем?

Эшери мягко улыбнулся и предложил:

— За любовь. Ведь это именно она вращает мир.

— Сказал человек, который поклялся никогда не жениться, — Марк изобразил ладонями аплодисменты.

— Твои предложения?

— За веру. Если столько людей считают возможным за нее умереть, то почему бы нам за нее хотя бы не выпить…

— Сказал атеист, — хмыкнул Беда.

— А что скажет наемник?

— А я, пожалуй, вас удивлю. — он поднял свою кружку и с чувством произнес, — За бескорыстие.

От хохота в трактире задрожали не только стекла, но и ставни.

Ближе к ночи Марк оставил приятелей и вышел на кривой деревянный мостик над рекой. Звезды висели низкие и ненормально яркие, отражаясь в воде. Тонко зудели неистребимые комары.

…Это надо было сделать. Просто — сделать и жить дальше. Она выбрала. И, может быть, даже не ошиблась.

Когда кто-то страдает по тебе, перебирает воспоминания и, в конце концов начинает считать, что ты виноват во всех его несчастьях — это мешает жить. Даже если ты об этом не знаешь, все равно мешает. Просто потому, что невидимые нити прошили этот мир насквозь и каждый связан со всеми.

Поэтому со всякими рыданиями, страданиями и соплями нужно прощаться быстро и окончательно.

Марк извлек из-за ворота камзола небольшой полотняный мешочек, вынул из него светлое, без единого пятнышка черноты, солдатское кольцо. И мягкую, как шелк, прядь золотых волос.

Кольцо надел. А золотую прядь пропустил сквозь пальцы, прощаясь. И разжал руку, отдавая прошлое ветру и реке. "Никому не обязан, ни к чему не привязан, никому не подобен — потому и свободен".

ГОД СПУСТЯ

Алета проснулась рывком, в сильной тревоге. Ей показалось, что заплакал сын. Но в комнатах было тихо.

Над Аверсумом стояла глубокая ночь. Должно быть, третья клепсидра пополуночи. А то и четвертая. Раньше Рами часто просыпался в это время, но вот уже почти два месяца Алета спала спокойно.

Накинув халат, она прошла через арку в детскую, на свет, который там на ночь только приглушали, но не гасили совсем.

Картина, которая предстала перед ее глазами, могла поколебать и более стойкую психику. На коротком диванчике со всем возможным удобством расположился Его Императорское Величество Рамер Девятый.

На пеленальном столике были разложены кучками какие-то бумаги, которые Рамер быстро читал и раскладывал в несколько стопок, одновременно, второй рукой покачивая спокойно спящего ребенка с дивно умиротворенным личиком.

— Доброе утро, дорогая, — сказал он, бросив на Алету короткий взгляд.

— Утро? — удивилась она.

— Ну… почти.

— Что вы тут делаете?

— Совмещаю приятное с полезным. Рами плохо спит, няньке с ним не сладить. А у меня на руках почему-то сразу успокаивается.

— И… давно вы так?

— Не очень, — Рамер пожал плечами и спокойно признался, — почти с самого начала. Я мало сплю и обычно ночью работаю. А он так плакал — у меня таможенные пошлины в голову не лезли.

— Дивно, — покивала Алета. — А меня разбудить?

— Ну… ты довольно четко обозначила свою позицию по поводу моего пребывания в твоей спальне. Я понятливый.

— И что дальше?

— А что? — удивился император, — он мне не мешает.

— Может быть, вы и на Совет Лордов с ребенком пойдете? — Алета почувствовала, что злится. Причин она не понимала, и оттого злилась еще сильнее.

— А почему нет? Рами будет там далеко не единственным, кто ничего не понимает, орет и гадит. Собственно, там таких-то большинство. И потом — три месяца это не навсегда.

Алета опустилась на пуфик рядом с диваном, разглядывая повелителя так, словно впервые видела.

— А вы очень похожи, — растерянно сказала она.

— Конечно. Он же Дженга, что в этом удивительного.

— Вы, — сказала она. — Больше всего меня удивляете вы.

— Надеюсь, приятно?

— Пожалуй, да, — призналась женщина.

Рамер усмехнулся. Откинул голову на спинку дивана и, глядя в потолок, сообщил:

— Нечему удивляться, дорогая. Это у людей по-разному бывает. А зверь потомство в зубах носит и за него кого угодно порвет на тряпки. Надеюсь, ты помнишь, что я наполовину зверь?

— На лучшую половину, — улыбнулась Алета.