Проклятая и безликая - Ермак Болотников

конец нашего суда. Аколиты вместе с нашими жрецами первыми покинули помещение, принявшись готовить на улица костер очищения. На прощение, Аколит коснулась моего плеча, поздравив с первой казнью и успешным раскрытием ереси. Остальные наши наставники расселись за стол, принявшись что-то обсуждать с Дереком, да счетоводами, которые иногда поглядывали на Марка, обычно наливая себе еще алкоголя. Удивительно, что за один вечер Ворон приобрел столь высокую популярность среди моих учителей, рассевшихся вокруг него, словно дети, слушающие байки своего деда. Было видно что Ворон заметно набрался алкоголя во время смуты, улыбаясь чаще обычного и разговаривая крайне громко, в особенности в сравнении с шепотом, который обычно исходил от мужчины. Наверно, для диверсанта и убийцы подобное было крайне непривычно, но судя по всему, подобное мало волновало самого мужчину, травящего байки и шутя, смеясь в унисон с остальными. Лекари и лорд Тревелья трепетали вокруг лежащей без сознания Мирен, пытаясь то ли пробудить ее, то ли попросту облегчить боль. В какой-то момент, они взвалили ее на плечи друг друга, принявшись выносить матриарха из зала. Остальные разбрелись кто куда: фрейлины попросили разрешение у Сессиль чтобы уйти, несколько раз взглянув на нас с удивлением и страхом, несколько счетоводов так же попросили у отца разрешения наконец покинуть празднество. В итоге, судьба оставила нас наедине с остальной семьей, которая глядела на нас с Гвин все теми же неясными, потерянным взглядами, которые я не понимала как именно следует трактовать. Возможно, это и вообще не могло быть переведено в слова, и потому, не было нужды в попытке понять мысли и чувства. Вглядываясь в членов семьи, я понимала, что видимо, наконец пришло время того самого разговора, о котором говорил отец еще в самом начале празднества. Наконец наступила пауза, во время которой, мы не были обязаны ни играть чуждые роли, ни пытаться следовать традициям, давно устаревшим и ненужным в своей основе, но остающихся властью в этом мире перемен. К сожалению, я не успела подготовиться к этому. Предстоящий диалог пугал своей неизвестностью, бессмысленной неопределённостью, которую я не хотела принимать или сдаваться на ее милость. Смогу ли я понять, что же чувствует отец, почему ему так тяжело и скорбно. Смогу ли вновь в глазах брата быть все той же сестрой или подобное навсегда потеряно? Будет ли мать по-прежнему ласково гладить меня по волосам… или же, смириться с тем, что я изменилась. Но изменилась ли я на самом деле?

- Госпожа Гвин… мне неловко просить вас об этом, но вы бы не могли позволить нам поговорить с дочерью наедине? Для вас, возможно, не имеет значение количество пролитой крови… Ваш род славится войной, но мы… должны понять, что случилось. Желательно, из ее уст. - Тиер тяжко вздохнул, отводя взгляд вбок и пальцами пытаясь найти опору, об которому можно постучать. Я редко видела в нем открытого беспокойства, подобного этому… возможно, никогда прежде. Взгляд метался, тело казалось Неужели его так шокировало то, что я оказалась способна постоять за свой дом, веру и правду? Или же, он опасался, что я меняюсь в худшую сторону, в сторону тьмы.

- Хорошо… я побуду с настав… - Взгляд Гвин скользнул за стол, где Дерек с удивительным упорством пытался заставить историка выпить немного виски, покуда центурион начал басом разносить по главному залу строки армейских песен. До боли непристойных арамейских песен, которые абсолютно не соответствовали характеру наставника. Немного поглядев на это, Гвин несколько раз откашлялась в кулак, после чего вновь перевела взгляд на отца, хмуро смотря в его зрачки. Несколько секунд молчания закончились легкой улыбкой, практически смущенной, после чего она поклонилась, делая шаг назад. - Пожалуй, я пока схожу смою кровь и грязь, пока она не прилипла к волосам слишком сильно. Удачи, сестренка. - Гвин обняла меня, оставляя на одежде кровавые отпечатки руки и тела, после чего, стремительно удалилась. Не оборачиваясь и практически пробегая главный зал, начисто игнорируя то, что ее окликнул Дерек.

- Прошу, пройдем в мой кабинет… там будет поспокойнее. - Предложил Тиер, медленно разворачиваясь и шагая в сторону лестницы, за собой ведя мать и брата. Аль оставалась в главном зале в течение нескольких секунд, после чего растерянно побрела вслед за фрейлинами, которые приняли девушки к себе, начиная аккуратно уводить ее в сторону сада, о чём-то расспрашивая и сами отвечая на вопросы южанки. Казалось, что мы достаточно хорошо приняли Аль, но даже несмотря на отказ Мирен, отец по-прежнему не считал ее частью семьи не пригласив на совет и практически не взаимодействуя с ней во время званного вечера. Подобное оказалось на удивление не свойственным для Тиера, который славился своей благосклонностью и великодушием ко всем, кроме виновных. Видимо, чем-то девушка отторгала его, заставляла опасаться за сына и в следствии этого, намеренно избегалась отцом, чтобы не вызывать лишние споры и конфликты. Либо же, сейчас он оказался слишком занят, чтобы по-настоящему проникнуться к ней хоть какими-то положительными чувствами и эмоциями, вследствие чего она по-прежнему находилась в его глазах на правах обыкновенной гостьи, не заслужившей слишком пристального и долгого внимание, а особенно, какого-либо излишнего уважения к своей персоне.

Разумеется, у меня не было никакого права отказать своему отцу, даже несмотря на то, что я отчаянно не могла понять его эмоций, мыслей и чувств. Людвиг шел с ним наравне, держась рядом, порой обмениваясь с ним обрывками фраз, мать поступала абсолютно так же, с той лишь разницей, что шепталась куда реже… только я шагала позади, неровно, порой оставляя на полу алые капли, стекающие с подолов платья или прямо с пальцев, порой вздрагивающих от внезапной боли или странного, порочного счастья. Я ощущала в душе два кардинально отличающихся состояния, бурю чувств, эмоций и волнений, а так же бесконечное опустошающие волнение пустоты, сжирающее изнутри. По-прежнему, после проникновения в сознание жреца, подчинения Аколита и того странного видения, моя сила казалась хаотичной, практически случайной, то возникая в теле, наполняя его силой и смыслом, то наоборот, сходя на нет, оставляя меня в невиданной до этого дня слабости и тяжести. Словно накатывая волнами на ослабленный разум, постепенно отступая, лишь для того, чтобы с новой силой удариться о стенки моего сознания, оставив то в руинах собственных мыслей, в клетке из немощности, попирающейся страхами. Подобное мне не нравилось, я с трудом прямо, постоянно заваливаясь то вправо, то влево. Пытаясь выровнять шаг и нагнать родных, я запиналась, чуть