Рубеж - Генри Олди

Остановилась на миг - дух перевести. Прислушалась. Не палят ли? Нет пока. А вот голоса…

- Не стреляйте! Не стреляйте! Свои мы!

Свои? Скривилась панна сотникова, дернула носом. Знаем, какие свои по ночам в фортецию забираются!

- Не стреляйте, панове!

А ведь знакомый голос!

- Это я… Я, Гринь-чумак из Гонтова Яра!…

Что-о-о-о?!

Вначале не разобрала ничего. Не горели в зале свечи, а из окон стрельчатых только тьма сочилась. Енох-братьев, правда, разглядела. Вот они, у входа.

- Ты, Яринка? Ну, добре! А ну-ка ходите сюда, панове! Да смирно, не то свинцом накормим!

Панове? Всмотрелась панна сотникова в темноту. Точно - трое! У самых кресел собрались, которые для кнежа с кнежной выставлены. Да трое ли? Двоих - видно, а вот третий…

- Это я! Я! Не стреляйте!

Гринь!

Подошел, наткнулся грудью на фузейное дуло, замер.

- Эге, земляк, значит? - недобро проговорил Мыкола. - Слышь, Яринка, не тот ли это чумак, что хлопцев под пули Юдкины подвел?

Поняла Ярина - всего миг жизни чумаку остался. Поняла - заспешила.

- Погоди, Мыкола! Погоди!

- Годить? Да чего годить-то? Юдку-душегубца упустил, так хоть этого…

- Не надо! Не надо братика!

Замерла Ярина. Застыла. Протопали по плитам каменным маленькие ножки.

…Топ! Топ! Топ! Топ!

- Не убивайте братика! Хороший он!

- Тьфу ты! - даже сплюнул Мыкола, рушницу опуская. - Уходи, хлопчик, от греха!

- Это не он! Не он! Это я их в замок провел! Через стену! Там тонкая пленочка!…

И снова шаги - легкие, женские.

- У нас нет оружия, господа. Пожалуйста, выслушайте нас! Я - Сале. Вам, наверно, про меня рассказывали?

Ярина только вздохнула, ушам своим не веря.

Сале!

Ведьма Сало!

Ну и дела!

Запалили свечи, осмотрелись.

Чортов ублюдок! Ты?

Даже не узнала его панна сотникова. Он? Помнила, каким был, когда его Мацапура-злыдень на закорках нес. На вид года три было тогда байстрюку. Меньше даже. А теперь…

- Ну, то чем обязаны, панове?

Переглянулись Гринь с ведьмой.

- Мы… Мы хотим…

- Я! Я скажу!

Шагнул вперед бесов байстрюк. Ручку поднял - четырехпалую.

Вздрогнула Ярина.

- Я скажу! Это я попросил братика и тетку Сале сюда приехать. Я тут главный!

Не выдержал Петро - ухмыльнулся. Даже Мыкола не удержался, головой покачал.

- Справный отаман ты, хлопче! Силен фортеции брать! Ну, знакомы будем! Еноха я, Мыкола Лукьяныч. А ты кто будешь?

- Я? Я - Денница.

Холодно стало Ярине. Он! Совсем другой, непохожий, но он! Сколько же времени прошло? Месяц, чуть больше? Или меньше?! А на вид хлопцу все семь лет будет. И лицо изменилось. Уже не страшное…

Нет, страшное! Его это лицо! Его! Уже и узнать можно!

- А ты главный, дядька Мыкола Лукьяныч? Самый главный?

- Гм-м…

Даже смутился бесстрашный черкас. Смутился, ус покрутил.

- Ну… Пока что главный я здесь, хлопче. Значит, через стены проходит можешь? Лихо! Что предупредил - спасибо. Эх, надо было у панотца нашего крест напрестольный выпросить!

- Это не нужно! - перебила Сало. - У меня есть возможности… способы защитить замок от агрессивной… враждебной магии. Но это не главное.

- Кому не главное… - нахмурился Мыкола. - А кому и жизнь дорога! Слыхал про тебя, пани Сало. Всякое слыхал! И как ты Мацапуру-нелюдя на перинах тешила, и как чародейство мерзкое творила. Или в Господа истинного уверовала, пани пышная?

Задумалась Сало, губы тонкие поджала.

- Это… Это тоже не главное, господин Еноха. Не знаю, поймете ли вы… Мне надоело бояться. И просить надоело. Я больше не служанка - ни князю Сагору, ни Самаэлю. Если мое проклятие еще что-то значит, то будь они прокляты! Трижды! И ныне, и всегда…

- Нет! Не надо! Не говори!

Взметнулась вверх ручонка. Шестипалая.

- Не говори так! Никого нельзя проклинать. Никого! Дядька Мыкола Лукьяныч, мне с тобой говорить надо! Очень надо! Я хотел у Бога совета спросить, да батька не позволил. Говорит, рано мне еще с Богом разговаривать. Но он мне сказал, что делать нужно. Он умный, он все знает…

Слушала Ярина и чуяла, как ужас к сердцу подступает. С Богом говорить хочешь, Несущий Свет? И ведь поговорил бы, если б не батькин запрет!

Байстрюк из Гонтова Яра, младень-недоросль…

Страшно! Ой, страшно!

- Говорить со мной хочешь? - нахмурился Мыкола. - То поговорим, хлопче!

Рискнули - позвали Хведира. Тихо было в таборе осадном, покойно. А об остальной химерии пани Сало, едва про наместника Серебряного Венца услыхала, как тот под стенами войной встал, побеспокоиться обещала.

Да только все одно не сдюжить, ежели с четырех сторон полезут!

Горели свечи, и факелы горели. Это уж Ярина озаботилась. Почему-то страшно стало от тьмы кромешной. Как в детстве, когда Черной Руки боялась.

А сейчас…

Ох, лучше и не думать!

За стол сели. Случайно ли, не случайно, но оказался байстрюк чортов в самом почете - в конце парадном, где хозяину место. Мыкола и тот - ниже сел.

Да в месте ли сила?

Расселись молча. Братья люльки достали, закрутили дым тютюнный кольцами. Хведир - и тот носогрейкой пыхтел.

Подивилась Ярина. Ай да бурсак! Да и то верно, что за беседа без люльки?

Дымили, молчали.

Ждали.

Наконец, ударил Мыкола люлькой о каблук, положил на тканую скатерть.

- Так вот, пани да панове. Покурили, теперь и речи вести самое время. Ну, говори, пан Денница!

Встал байстрюк, глазами желтыми блеснул. И вновь похолодела Ярина. Его глаза, его!

ЕГО!

Встал, дернул ручонкой четырехпалой - словно бы дым отогнать хотел.

- Пленочки лопнули. Понимаете? Лопнули! Они не сами лопнули, их бабочки порвали. Бабочки плохие, они хотят, чтобы наша Капля высохла. Совсем! Это все придумала розовая бабочка, она хочет быть главной. Самой-самой главной!

Странное дело - и не ухмыльнулся никто, детские слова слушая. Вроде бы и смешно - пленочки, бабочки какие-то, и еще капля ко всему.

А ведь не смешно!

- Братик сказал, что это Аспид прилетел. Аспид - неправильное слово. Это не Аспид. Это дырочка в пленочках, и через дырочку Капля вытекает. За пленочками очень пусто, капля не может удержаться, ее тянет. За пленочки тянет! Я… Я еще всех слов не знаю…

- Понятно, хлопче, - вздохнул Хведир. - То именуется "тыск" иначе же - "давление". Ибо написал великий Аристотель Стагирит, что естество пустоты не приемлет…

- Так чего ж это будет? - не вытерпел Петро. - Или пропадем?