Европейская поэзия XIX века - Антология

ЦАРСКОСЕЛЬСКИЙ ПАМЯТНИК ПУШКИНУ

Перевод А. Сиротинина

Туда, туда, в зеленый темный парк,Из спертой комнаты на воздух чистый,Свободный, утренний, весенний воздух!Заря уж брезжится… Уходит ночь.

И вышел ты… Поспешными шагами,В лицейский завернувшись плащ, ты шелДорожкой белой меж деревьев темныхТуда, туда, в приют уединенья,В ту рощу дальнюю, где тишь кругом…

Хотел ты быть один с самим собой.И сел на лавку низкую… О, ночь,О, эта ночь порывов вдохновенья,Налетов творчества. Как их назвать,Благословеньем божьим иль проклятьем?Придут они — и нет душе покоя,Встают за мыслью мысли, точно волны,Морским подъемлемые ветром;В сердечной глубине, не уставая,Кипит и страстно рвется чувств поток,На волю просится, ласк солнца жаждетИ хочет вылиться наружу в слове,И в песнях огненных, и в строфах звучных…О, эти чувства, образы и мысли!Как тесно им в объеме груди нашей…Священны вы, минуты вдохновенья,Счастливый час восторгов несравненных,Когда сама собою льется песня,И под незримой божьего рукойДрожат, звенят и стонут струны сердца…Тот миг — он твой теперь, не правда ль, Пушкин?Мечтой объят, сидишь ты предо мною,Слегка склонившись на руку главой,И вдаль глядят задумчивые очи.Куда младые сны тебя уводят?Какая песнь неведомая зреетВ душевной глубине? Младая ль деваИграет там симфонию любви,Иль пестрый мир народных русских сказок,Преданья старины тебя влекут?Как знать? Как угадать? Ты сам не знаешь,Какой мотив из сердца первым встанет,Какие первыми сегодня строфыИз-под пера польются на бумагу.

Вдаль смотрят заглядевшиеся очи,Надеждой молодою грудь полна,И сам ты молод этим утром свежим,И родина твоя, как утро, молода!Сквозь тьму ветвей пробился солнца лучИ, точно гений, с высоты слетевший,Чело твое приветливо целует.Его ты чуешь ласковый привет,Ты чувствуешь: над Русью утро встало.

СИЛЬВИЕ СТРАХИМИР КРАНЬЧЕВИЧ

Перевод с хорватскосербского

Сильвие Страхимир Краньчевич (1865–1908). — Хорватский поэт. Родился в небольшом городке Сень, изучал теологию в Риме, но отказался от церковной деятельности и стал учителем. Долгие годы провел в Боснии и умер в Сараеве. Начав с традиционной патриотической романтики, Краньчевич впоследствии создал выдающиеся образцы философской и революционной поэзии, по существу, впервые подняв современную ему хорватскую лирику на уровень европейской. Страстный протест против социального гнета, революционное отношение к жизни определяют его поэзию начала XX века. В стихотворении «Видение» (1905) воспел первую русскую революцию.

RESSURECTIO[364]

Перевод А. Наймана

Улицы в огне пожара, над Парижем смерть витает:Восемнадцатого века год великий громыхает.

Валят камни и деревья тени мрачные средь ночи,С криками идут на гибель, каждый смерти первый хочет.

Доски стонут под ногами, и помост трухлявый гнется.Пасть раскрыта баррикады, флаг над ней трехцветный вьется.

Словно призраки на стенах вдруг сплетаются руками,И сверкает из Бастильи желто-красным светом пламя.

И летят в глубины улиц над землей большие тени,И ужасных бликов пляска гаснет в дымном отдаленье.

Мальчик сел в гнилое кресло на вершине баррикады,Для помазанников божьих троном бывшее когда-то.

Пурпур с кресла сорван бунтом; и дрожит оно, и глухоСтонет, как на лобном месте оголенная старуха.

А на спинке, той, которой короля касалось тело,Флаг, трехцветием блистая, вьется весело и смело.

Зарево пылает. Косу смерть оттачивает ровно,Взмах руки: из пушек, ружей пули градом бьют по бревнам.

На колени опустился кто-то, кто-то пал без слова,Лишь один над баррикадой встал, похожий на святого.

Не коленопреклоненно, но гранитною скалоюВстал великий, встал средь улиц, над свинцовым зноем боя.

Поднял правую он руку, тотчас по его приказуВсе в густом дыму рванулось, в пламени взметнулось сразу.

«Франция!» — воскликнул кто-то, и слезами взор закрыло:Вспомнил он свой дом, отчизну, вспомнил то, что прежде было.

«Месть!» — вскричал другой, и снова заблистал взор на мгновенье,Вспомнил он: страданья были — не было за них отмщенья.

Задрожала баррикада, лишь он встал стопою твердой,И шагнул толпе навстречу, сделав знак главою гордой.

Он ступал широким шагом по залитым кровью бревнам,И за ним толпа летела, словно по тропинке ровной,

И кричала вдохновенно: «Братство! Равенство! Свобода!»Все быстрее неизвестный мчался впереди народа.

И никто не знал, ни кто он, ни откуда появился,А потом, после победы, не нашли, куда он скрылся.

Только раненным смертельно стало ясно среди ночи,В час, когда слезой последней затуманило им очи:

Он покинул неизвестность, чтобы кануть в неизвестность, —Метеор, что на мгновенье осветил средь мрака местность.

На сверкавший след смотрели и с улыбкой умирали:То Христос сошел с креста к нам, вел в победные нас дали.

СЛАВЯНСКАЯ ЛИПА

Перевод В. Луговского

Издревле ты бушуешь в мире,Ствол вечной верности славянской,—От голубой ядранской шири[365]До глади тихоокеанской;За триста рек в прозрачный воздухТы ветви тянешь — и далечеВсе те же птицы в тех же гнездах,Все та же нежность общей речи!

Твой дух — в стенах кремлевской славы,Градчан[366] ты осыпаешь стены,Ты — над волной жемчужной Савы[367],Над Ловченом ты неизменно,Кропишь ты Вавелево[368] темя,И Лабе[369] ты несешь прохладу,Летит твое святое семяНа грудь Мефодиева града[370]!

От края света и до края,Ты полумиром овладела:В раю славянском восседая,Перун лелеет молний стрелы,Грозит жезлом, чтоб злобный недругНе затоптал славянства пламя.Пусть пращуры — в столетий недрах,Простерты руки их над нами!

Родник из-под корней струится,Он утоляет великанов,А над живой водою длитсяНапев, в чреде веков не канув!О Славе говорят вершиныДерев, — их песнь не раскололась;В ней — наши деды и старшины,В ней — мертвецов бессмертный голос!

Звучит их зов неуловимый,Скрепляя нас чрез оси света,Горит, как огнь неугасимый:Им наша отчина согрета,Звучит — единое в значеньях —Славянства дружеское слово;Как песня в благостный сочельникВ преддверье счастия людского!

Ребенок дремлет под тобою,Как Моисей спал в Нильских плавнях,Славянской станет он судьбою,Славян в нем — племя, род и пламя!Чтоб фимиамом задышалаНадежда в сердце голубином,В артерии земного шараОн хлынет сам теплом любимым!

Пусть в хороводе под ветвямиВершится братство неустанно,Пусть к ласке уст прильнут устамиНежнее Лада и Живана[371]!Пусть возлетит наш вольный соколВ лазурь превыше стаи птичьей,Пускай ширяет он высоко,Восславит новых дней величье!

Взор сокола заблещет сноваПо-над тобой, о ствол славянский,От волн Ядрана голубогоДо глади тихоокеанской;За триста рек в прозрачный воздухТы ветви тянешь — и далечеВсе те же птицы в тех же гнездахИ нежность материнской речи!

ДРАГОТИН КЕТТЕ