Учебник рисования - Максим Кантор

— Выходит, я продам свое жилье за фотографию этого пидораса?

— За две фотографии. Может быть, даже и за три. Чистая прибыль.

— Да они мне задаром не нужны. Что я, баб не видел? Тут в салоне посидишь — всякого насмотришься. Только твоего пидораса не хватает.

— Значит, не возьмешь?

— Еще чего.

— Темный ты мужик. Ну, тогда акции купи. Советую.

— Какие еще акции?

— Вот, полюбуйся, — Сникерс показал узкие бумажные полоски с синими печатями, — вот акции фабрики «Красный Октябрь», приобретешь такую бумажку — и будешь совладельцем фабрики.

— А на кой?

— Фабрика получает прибыль и делит ее между акционерами. Сидишь ты, допустим, дома, а тебе денежки на счет капают.

— А вдруг — не капают?

— Ты что? Это же — акция!

— И сколько таких бумажек настригли?

— Дурак ты, Кузнецов. Настригли! Серьезное дело. Капитализм, это тебе не Советский Союз — тут думать надо. Ну, как, возьмешь акции?

— На кой мне твои акции?

— Дурак ты. Я бы с тебя по дружбе недорого взял. Совсем маркетинга не понимаешь.

— Мне получки хватает, — сказал Кузнецов.

— Ну и сиди со своей получкой. Мозгами шевелить лень. Мир сейчас такой, что думать надо. Сюда пришел, одну схему придумал. В другое место пришел — другую схему. Крутиться надо. Маркетинг!

— И какой ты здесь маркетинг делаешь? — спросил Кузнецов.

Сникерс объяснил, что он изучает возможности прироста прибыли в данной отрасли. Сектор массажных салонов сталкивается с простой, но ощутимой проблемой: девушки везде приблизительно одинаковые, их анатомия довольно однообразна, цены на их услуги сходные, и, таким образом, непонятно, как привлечь внимание именно к данному салону. Доход предприятия в прямой зависимости от посещаемости, которая, увы, — непредсказуема. Позиция для бизнеса шаткая. Снизить цену — значит а) нажить врагов и б) снизить прибыль. Нет, демпинг — это не путь. Требуется провести рекламную акцию, которая, не снижая цены услуг, даст прирост посещаемости. Как быть? Предложение Сникерса состоит в следующем: надо давать клиентам бонус своего рода премию. Например, если клиент посетил девушку два раза в неделю, то в субботу он может посетить ее бесплатно. Эта привлекательно для клиента, дает ему ощущение не зря потраченных денег, а салон имеет возможность даже несколько поднять цену за час ведь клиенту все равно выгодно. Попутно возникает атмосфера домашнего уюта: клиент приходит на любовное свидание с подругой, а не участвует в коммерческой сделке. Что же касается девушки, то сверхурочная работа должна ею рассматриваться как субботник — т. е. бесплатная работа на благо заведения, которое ее кормит. Нынешняя неделя будет показательной. У людей будет стимул, сказал Сникерс, трахнуть девку два раза в неделю, потому что в субботу дадут третий раз бесплатно. Понял стратегию? Всякий пойдет, если на халяву. Вот ты, например, пошел бы?

— Мне не надо, — сказал Кузнецов.

— Дурак ты, Кузнецов. Этого тебе не надо, того не надо. Арт-объектов не надо, акций не надо. И бабу на халяву отыметь — тоже не надо?

— Мне — зачем?

— Если бы все, как ты, рассуждали, — сказал Сникерс, — прогресса бы не было. Пассивный ты человек. Социализм тебя испортил: все на готовом, думать не надо. Нация рабов, — Сникерс сплюнул. — Снизу доверху, если хочешь знать мое мнение, все рабы. А время такое, что шевелиться надо. Гляди, как умные люди себя ведут. Активно, не то что ты.

И действительно, люди вели себя активно. Холл массажного салона заполнялся веселыми господами, смех и визги наполнили пространство. Изредка смех сменялся истеричными претензиями девушек: иные из них не соглашались работать бесплатно.

Молдаванке Ларисе, шумной девушке с толстой попой, Валера Пияшев сказал так:

— Тебя, Лорка, наша маркетинговая политика не устраивает? Хорошо. Много об себе понимаешь? Хорошо. Собирай манатки и вали отсюда к чертям. Самостоятельно хочешь жить? Иди ищи на свою толстую попу приключений. Только должок верни сначала — восемьсот баксов. Как за что? За все. Интерьер кто здесь строил, как считаешь? На кафель я сколько денег грохнул, ты подумала? Итальянский кафель — не заметила? Давай, расплачивайся. Ах, не можешь? Тогда — марш в койку. Ишь, развела здесь тред-юнионизм, паскуда! — он договорил эту тираду и повернулся к Анжелике, которая кричала:

— Не дам я бесплатно! Нашли дупло, ага! Если бы так только — потыкать туда-сюда. Ему ведь надо меня крутить, пока плакать не стану. Не хочу!

— Как бабки в наволочку откладывать, так хочешь! — крикнул Пияшев в ответ, и скулы его порозовели от гнева. — Как шампанское лакать задарма, так это с дорогой душой! А за всех Валера отдувайся!

— Я же не отказываюсь, я говорю только, что вот ему — не дам. Не дам уроду.

— Что за люди, ну что за люди! Все под себя гребут. Саня, — сказал Пияшев Кузнецову, — проводи барышню. Успокой и в койку уложи. Устроили мне здесь! И так голова кругом идет, — он тронул висок — Везет же некоторым. Ведь работают люди на спокойных местах. Кто-то вот нефть продает, а кто-то вообще фотографии. Тихие бывают профессии. Стоматолог, например. А здесь рехнешься. Поработай с таким матерьялом, голова-то закружится. Еще говорят, кафель меняй. Кафеля мне как раз не хватает.

— Да болит у меня все! Болит там, понимаешь!

— Подумаешь, болит. У меня, знаешь, как голова болит. Терплю, не жалуюсь.

— И грудь болит. Он соски крутит.

— Так шла бы колбасой торговать, если такая нежная! Дояркой иди работай, коров за вымя тягай! Свое вымя подставлять не хочешь — иди корову доить.

— Ты мне заплати, так я потерплю!

— Последний раз тебе говорю: лезь в койку — и жди.

— Ага! Жди! Бесплатно не дам!

— Дашь — и спасибо скажешь.

Кузнецов увел плачущую Анжелику, и через полчаса дверь в ее комнату открылась, и на пороге появился Петр Труффальдино, низенький культуролог с лицом тухлой рыбы. Глаза тухлой рыбы озорно блестели. Однако то, что увидел культуролог в знакомой комнате, ему не понравилось. На кровати девушки сидел костлявый человек с бескровным лицом. Огромные руки его лежали без употребления на коленях. Человек повернул бескровное лицо к Труффальдино.

— Вы ко мне? — спросил Кузнецов, вставая. Страшные руки его двинулись вперед, и Труффальдино шарахнулся в сторону. Кузнецов сделал шаг.

— Вы с ума сошли, вы с ума сошли, — забормотал Труффальдино и попятился, — я сейчас охрану позову. Сейчас крикну. Вот сейчас закричу.

— Дурак. Я и есть охрана.

— А я милицию вызову.

— Ори громче.

Руки Кузнецова легли на Труффальдинино горло, и сознание культуролога помутилось.

— Ты успокойся, — сказал ему Кузнецов, — не надо скандала. Успокойся, или я тебя задавлю. Ты сядь. Подыши. Сколько я тебе должен?

Труффальдино смотрел на него и ничего не понимал.

— Я не платил сегодня, — прошептал он, — сегодня для постоянных клиентов бесплатно. Бонус у меня.

— Вот и я говорю, — сказал Кузнецов терпеливо, — сколько я тебе должен? Чтобы в порядке маркетинга вышло. Чтобы вам всю торговлю не сорвать. Ну, прикинь и скажи.

Труффальдино вздрагивал и ничего не отвечал. Он был сильно испуган.

— Я что говорю, — терпеливо сказал Кузнецов, — я тебе твой бонус верну. Чтобы без скандала. Ты понял? Тебе ведь премию дали? Так? Значит, вроде как бесплатный визит, так? Ну, вроде тебе стольник фирма дарит обратно, так? Просто не деньгами, а натурой. Ну вот. Тебе же без разницы: или натурой, или деньгами подарки брать, верно?

Труффальдино ничего не говорил, но выразительно смотрел большими красивыми глазами.

— Я тебе деньгами отдам. Тебе фирма подарок дарит, так? — Кузнецов говорил терпеливо, чтобы испуганный человек успокоился и понял и не стал жаловаться, — я хочу без скандала. Так? Тебе же все равно, как приз получать — так вот тебе твой стольник. Твой визит стольник стоит, правильно? По маркетингу? Твои бабки назад отдаем. Вот держи. Кладу тебе сто баксов в карман.

И Кузнецов достал сто долларов, сложил вдвое стодолларовую бумажку и положил ее в нагрудный карман приталенного пиджака Труффальдино.

— И газетку твою кладу, почитаешь, — Кузнецов сложил вчетверо «Русскую мысль» и засунул Труффальдино в боковой карман. — Запомни: вот тут у тебя газета. А деньги я тебе положил сюда. Сто баксов.

И тогда Петр Труффальдино разлепил пересохшие губы и сказал:

— Я обычно на визит трачу двести.

21

Картина (в том понимании, которое мы наследуем от Возрождения) называется картиной именно потому, что являет собой полную и совершенную картину мира. От имприматуры до финальной лессировки создает художник ее столь же тщательно, как Господь создавал мир. Художник распределяет в ней тень и свет, предметы и воздух, тепло и холод. Художник населяет ее страстями и усилиями — как тщетными, так и прекрасными. Художник наделяет ее памятью, ибо что такое как не память — преемственность и традиция, без коих невозможна картина. Художник открывает в ней героев, их лица и руки, их взгляды и немоту, их любовь и бесстрашие. Картина не может быть ироничной или пародийной (как не может быть иронией или пародией созданный Богом мир) — ибо она сущностна и с предельной серьезностью отвечает за все то, что воплотила. Этим она и отличается от любого иного плода человеческой деятельности, объявленного искусством (т. е. от абстракции, объекта поп-арта, перформанса, инсталляции и прочего, — то есть от тех занятий, что демонстрируют зрителю лишь фрагменты бытия).