Тишина - Василий Проходцев

Артемонову оставалось только согласно кивнуть и отправиться давать наставления Иноземцеву с Наумовым.

По мере погружения в приказные дела, работа эта перестала казаться Матвею такой уж отталкивающей, было в ней и немало хорошего. Капитан отдохнул, отмылся от болотной и окопной грязи, выспался, начал даже толстеть понемногу от сытных воеводских обедов, и дела стали представляться не так мрачно, как выглядели они, глядя со дна шанца, а разумно и основательно, с какой-то полководческой высоты. Артемонов пару раз в день заезжал в расположение своей роты, чтобы посмотреть, как там идут дела, и утешал себя мыслью, что все эти дела по-прежнему в его руках, и идут своим чередом, хотя в глубине души и понимал, что это уже не совсем так. Кроме того, через руки Матвея проходили все бумаги полка, из которых он черпал так много ценных сведений, что даже не успевал их запоминать. Постепенно, в нем зарождалось приятное и вполне обоснованное чувство, что в запутанных бумагах этих он разбирается куда лучше князя Бориса Семеновича, и может даже, при необходимости, обернуть их в свою пользу. Понимали это и другие посетители избы, которые уже стали приходить к Артемонову со всякими просьбами и намеками, а то и просто с подарками в руках, однако тот хранил ледяную неприступность. Наконец, у Матвея появилось много времени для раздумий. Он составлял в уме и даже рисовал планы штурма крепости, однако часто мысли его вращались вокруг все тех же происшествий с шанцами, и были эти мысли весьма запутанными. С одной стороны, Алмаз верно передал его просьбу Ивану Кларку, и окопы в указанном месте остались невредимыми. С другой – после отъезда Илларионова новых случаев порчи шанцев не было, и это, как ни странно, почти расстраивало Матвея. Вот пойди теперь пойми: то ли дьяк никак не причастен ко всему этому, поскольку все верно передал англичанину, то ли он просто решил затаиться в тот раз, а потом разрушения прекратились именно благодаря его отъезду. Наконец, вся эта суета могла просто спугнуть настоящего вредителя… Вопросов, одним словом, оставалось больше, чем ответов. Однако день шел за днем, шанцы, хотя и медленно и, согласно совету князя Хованского, поперек крепостных стен, продолжали копаться без происшествий, и Артемонов стал постепенно забывать про них, решив только, при случае, поговорить с пристрастием с Алмазом Ивановичем.

Но вот однажды, когда Артемонов, расстегнув ворот, отдуваясь и держась за живот, отходил от солянки, бараньего бока, пирогов, пива и прочего, принятого за обедом, в избу зашел прапорщик Митрофан Наумов бледный, как полотно.

– Митрофан! Ну не грусти, такой ведь день хороший! – благостно приветствовал поручика Артемонов.

– Матвей Сергеевич! Разговор есть.

– Ну так говори, коли есть. А то сам посуди: разве мне легко сейчас делами заниматься?

– На улицу выйти бы… – воровато озираясь, предложил Наумов.

– А здесь никак?

– Н-никак!

Пыхтя и ругая Митрофана, Артемонов отправился за ним во двор. Стоило им оказаться в безлюдном месте, как поручик повалился перед капитаном на колени и, рыдающим голосом, произнес:

– Бей меня, Матвей Сергеевич, как хочешь бей, хоть плетью! Дурак я полоумный, и предатель к тому же…

– А ну вставай, и доложи толком, что случилось! Ну что у вас за балаган ваганьковский чуть что!

– Гранаты…

– Что – гранаты? Да вставай ты, чучело огородное!

– Украли, Матвей Сергеевич, все до одной украли!

Послеобеденное благодушие Матвея как рукой сняло. Две сотни метательных гранат, нового, редкого и дорогого оружия, были выданы Артемонову дьяками с такими церемониями и грозными предупреждениями, как будто получал он, по меньшей мере, царские семейные драгоценности. Матвей решил спрятать их в шанцах, в тайнике поближе к стенам крепости, чтобы в суматохе на приступе солдатам не пришлось далеко носить эти взрывоопасные снаряды. Знали о расположении тайника буквально несколько человек – сам Артемонов, Иноземцев с Наумовым, и трое сержантов, вызывавших наибольшее доверие у Матвея. Пропажа гранат, сомнений нет, будет расценена не как недоразумение, а как измена.

– Ох. Порадовал, чего сказать… А ты-то, грешный, почему предатель? Да встань уже, а то, и правда, за плеть возьмусь.

Выяснилось, что Наумов, как и предполагал Матвей, ездил в гости к казакам, разговаривал там и с самим атаманом, который весьма благоволил к почтительному прапорщику. В этих разговорах выяснилось, что среди товарищества многие неплохо разбираются в военном деле, и Митрофан, не желая им в этом уступать – а отстаивал он за честь не столько свою, сколько вообще московского войска – начал рассказывать казакам про подготовку шанцев, а потом сболтнул и про гранаты. Кто-то из низовых поинтересовался, как именно хранятся гранаты, чтобы избежать случайного взрыва, и тут то Наумов возьми и выложи всю задумку с тайником. Прямо его расположение Митрофан не указывал, однако у казаков оказалось к тому времени достаточно сведений, чтобы легко это расположение установить. История была самая обычная, большинство секретов так и открываются, невзначай, однако, только услышав слово "казаки", Артемонов резко выпрямился, и громко хлопнул себя ладонью по лбу. Наумов, подумав, что бьют его, вздрогнул. Матвей дальше невнимательно слушал прапорщика и, конечно, злился на него, но, куда больше – на себя самого. Ну как же можно было быть таким растяпой, и сразу не догадаться! Казаки появились у крепости недели три назад – точно тогда же, когда начались происшествия с шанцами. Они все три недели не показывались на глаза московитам – для чего же, как не для того, чтобы разузнать все, что им нужно о лагере и войске, оставаясь при этом незаметными. Именно осмотром окопов занимались казаки, когда увидел их Артемонов, и попались они на глаза, скорее всего, случайно. И тут же, атаман Чорный решил загладить дело своей любезностью, а заодно и приглядеть себе в роте человека, который мог бы, вольно или невольно, послужить его целям. Нашел, выходит дело… Слушая в пол-уха причитания прапорщика, Матвей старался как можно быстрее сообразить, как же поступить, и вскоре, хлопнув Наумова по плечу, сказал:

– Да, Митрофан Наумович, ваньку ты свалял знатного. Но чего грустить зря, надо этот проступок исправлять.

– А как, Матвей Сергеич, как исправлять-то? Я все…

– А вот как. Пойди, найди подводу, и не позже, чем через час, приезжай с ней к полковой избе.

– Подводу?.. Бегу, Матвей Сергеевич!

Отпустив Митрофана, Артемонов спешным шагом направился в съезжую. Там он вызвал к себе самого младшего из шереметьевских дворовых, почти никогда не попадавшегося на глаза хозяевам, и первое время