Тишина - Василий Проходцев

оружие не только оборонительное, но и наступательное, и солдаты, двигаясь строем с выставленными копьями, могли успешно теснить противника. Наконец, почти все рядовые роты были вооружены проклинаемыми всеми шпагами, которые были также дороги, как и бесполезны. Артемонов подозревал, что немцы, желая продать скопившиеся у них запасы шпаг, нарочно расхваливали их царю и боярам, а те, к сожалению, им поверили. Не желая идти с ними в бой, солдаты всеми правдами и неправдами добывали бердыши или сабли. Из каждого рядового нельзя было сделать превосходного фехтовальщика, однако Матвей, как мог, обучал подчиненным основным правилам клинкового боя. В те минуты, когда рота была занята, и его участия в маневрах не требовалось, Артемонов сражался на саблях и шпагах с Иноземцевым и, хотя и побеждал почти всегда поручика, получил от него несколько жестоких уколов, обещавших превратиться в огромные и долго не проходящие синяки.

Матвей собирался уже сворачивать учения, и отпускать служивых на обед, как вдалеке, со стороны тянувшихся вдоль речки рощ, показались фигуры всадников, которые рыскали, как волки, из стороны в сторону, постепенно приближаясь к роте Артемонова. Разглядеть их наряд пока было нельзя, однако они не были похожи ни на московских рейтар или сотенных, ни на литовцев или поляков. Быстро стало понятно, что рыскают странные гости не просто так, а внимательно и последовательно осматривают все недавно вырытые солдатами шанцы.

– Это что за новости? Яков, возьми людей, посмотри-ка, что за гости к нам пожаловали.

Но, отдавая этот приказ, Артемонов уже знал ответ на свой вопрос: по полю скакали казаки. Матвей, который с детства питал некоторую подозрительность к этому сословию, к тому же, многократно усилилившуюся после недавних происшествий, испытывал тревогу и раздражение. Всем в русском лагере было известно, что уже пару или тройку недель назад большой отряд запорожцев подъехал к крепости, вроде бы на помощь московитам, однако встал отдельно, в двух-трех верстах, и никто, кроме, возможно, воеводы Шереметьева и его свиты, казаков до этого дня не видел и дела с ними не имел. Какая бывает помощь от низовых, Артемонов недавно проверил на собственной шкуре, а поэтому невольно ожидал от их прибытия каких-то неприятностей.

– Яков! Скажи, пусть подъедут и представятся, как положено, а не хотят – пусть восвояси скачут, нечего им тут крутиться, – крикнул Матвей вслед Иноземцеву. – Прапорщик Наумов! Всем одеться и к ружью. Ружья приготовить к бою!

Когда артемоновские офицеры подъехали к казакам, те с готовностью собрались в одном месте, и вполне миролюбиво поехали дальше в окружении московитов. Наблюдая за этим, Матвей не увидел, как прямо рядом с ним, словно из-под земли, выросли четыре конные фигуры. Это было так неожиданно, что Артмонов вздрогнул, когда взгляд его, наконец, упал на всадников. И было чему удивиться! В середине, немного впереди остальных, стоял совершенно черный конь прекрасных, скорее всего, турецких кровей, на котором сидел наездник, одетый весь также в черные и темно-серые одежды, отчасти казацкого, отчасти польского покроя. Из оружия у него была сабля на поясе и пара пистолетов. Все это, как и седло и конская упряжь, выглядело очень дорогим и искусно сделанным. Пистолеты и рукоять сабли, как будто для того, чтобы лучше выделяться на темном фоне, были посеребрены и ярко блистали на солнце. У самого всадника был длинный оселедец и усы, такие же черные, как грива его коня. Кожа его была очень смугла и желтого оттенка, а глубоко посаженные темные глаза внимательно, но, скорее, по-доброму смотрели на Матвея. Трое других были также примечательны: на одном был красный польский гусарский ментик, турецкий шлемом и широченные шаровары, а второй был наряжен в какой-то совсем не воинственный шелковый наряд, состоявший из штанов и халата, прикрытый, однако, дорогим охабнем московского шитья. Наконец, третий казак был одет по-запорожски, но и он выделялся тем, что имел клочковатую и совсем не внушительную бороду.

Матвей, вместе с бывшими при нем урядниками, и казаки какое-то время молча рассматривали друг друга: первые с удивлением и замешательством, вторые – с хитроватым и веселым любопытством. Артемонов думал, что приехавшие, особенно черноволосый казак, совершенно точно, птицы непростые, и кто знает, кто из них выше чином, и кто кому должен первым представиться. Неловкое молчание прервал всадник на черном коне, он привстал на стременах и слегка поклонился Артемонову:

– Бог в помощь, капитан! Хороша сегодня погодка – самое то для учения. А! Атаман Иван Чорный, кошевой славного Войска Запорожского, – представился казак, увидев, что Матвей, хотя и немного оттаяв, продолжает молча смотреть на него. Говорил атаман на чистейшем русском языке, почти без следов малороссийского выговора, – Ну а ты, мосцепане, должно быть, капитан Матвей Артемонов?

Матвей кивнул. Он решительно не знал, как ему разговаривать с этим знаменитым атаманом, которому, по слухам, был сказан на Москве чин окольничего, с подчиненными которого он, еще недавно, обменивался выстрелами и сабельными ударами, и видел, как сам Чорный с боем пробивается к лесу, окруженный его отрядом.

– А славная была баталия в той деревеньке, и с неприятелем нечасто так красиво сразишься! – добродушно рассмеялся атаман, – Зажали вы нас – едва мы с товарищами ноги унесли, и то обманом, а многие там и остались, в земельке болотной. Правду говорят: крепки новые московские полки, тогда я и сам, грешный, в этом убедился. Жаль только, что между братьями такое приключилось… Ну да здесь всегда такая неразбериха, в этой Литве! Это уж ты мне, гомельскому шляхтичу, поверь. Что же, капитан, забудем старое?

– Что ты, атаман, я и не вспоминал. Чего только на войне не случится!

Чорный лучезарно улыбнулся, подъехал к Артемонову и по-дружески хлопнул его по плечу.

– Рад я, рад этому, капитан! Жаль: стоим неподалеку, а ваших милостей у нас в гостях до сих пор не видели! Заезжайте в любое время: горилки и саламаты для гостей всегда найдем, ну а песен веселых – тем более.

– Заедем, отчего же не заехать! Милости просим и к нам: живем скромно, но гостям всегда рады.

– Спасибо, капитан! Смотри-ка, а мы, получается, твоим приглашением уже воспользовались – к вам приехали.

Чорный рассмеялся, но тут же посерьезнел.

– Знаю, знаю – служба. Не могу государевых людей от дела отвлекать. Рад встрече, пан Артемонов, и всегда рад твоей милости услужить. Скажи, не могу ли чем помочь, мосцепане?

Артемонов, воспринявший этот вопрос как проявление вежливости, душевно поблагодарил атамана и сказал, что вроде, с Божьей помощью, справляется. В глубине душе Матвею было неприятно, что ему, царскому слуге, так покровительственно предлагает