Вонгозеро. Живые люди - Яна Михайловна Вагнер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ну что вы несёте, – неожиданно устало сказал Андрей из своего угла. Он больше не улыбался.
– «Мы не стали с ними воевать», – передразнил он Серёжу. – Можно подумать, у нас бы получилось. Давайте совсем откровенно, а? Кишка у нас тонка просто так их взять и перебить. Я боюсь, даже если б у нас был настоящий повод, а не вся эта херня с консервами и ягодами, мы всё равно жевали бы сопли, мирились там с ними как-то, находили общий язык. Ну, разве что морду там набить, ладно, это я могу себе представить. Но ползти через озеро с ножами, чтоб их перерезать ночью – да ладно. Это кино уже какое-то, категория «зет». Это вообще не про нас.
Он с трудом выбрался из-за низенького стола и заходил по комнате, слепо натыкаясь на стены и кровати; два шага в одну сторону, два – обратно.
– И неважно, кто они, эти черти, может, и правда зеки, а может – обычные мужики простые, или не знаю, военные, не в этом дело, понимаете? Дело в нас. Мы кто такие? За каким хреном в этом сраном лесу сейчас нужна твоя высшая математика, Андреич, или Форекс, или Серёгины банковские программы? Мы и сами здесь не нужны. Мы ни черта не можем. Мы вымираем, как динозавры. Мы почти уже вымерли.
– За себя говори, – хмуро сказал Лёня. – Я – не вымру.
Андрей живо повернулся и уставился на него с любопытством, словно увидел впервые.
– Ты, кстати, может и правда не вымрешь, – сказал он после паузы и опять уселся на ближайшую кровать.
– Слушай, я всё хочу тебя спросить – а ты кто? Ну, чем занимался до того, как всё случилось?
– Кто-кто… – ответил Лёня и поглядел себе под ноги. – Издательство у меня. Учебники там, детские книжки. Буквари. Раскраски.
Первым засмеялся Мишка – положил голову на стол, на перекрещенные локти, и мелко задрожал плечами, завсхлипывал, сначала беззвучно, потом всё громче и громче; а за ним захохотали остальные – задыхаясь, хлопая себя по ляжкам, утирая слёзы и кашляя, облегчённо выплёвывая вместе со смехом усталость, разочарование и страх, который так долго душил нас, что мы почти перестали его чувствовать.
– Да что смешного-то, – неохотно, сконфуженно отбивался Лёня. – Бизнес как бизнес, ну чего вы ржёте?
Серёжа, по-прежнему сидящий на полу, поднял к нему лицо.
– Раскраски, – простонал он беспомощно. – Рас-крас-ки!..
И нырнул назад, к расколотой тарелке, к разбросанным кусочкам форели.
– Ну да, раскраски, блин! – возмущённо отозвался Лёня, но широкая его физиономия уже дрогнула, уже разъехалась в улыбке, и спустя мгновение он тоже зафыркал и затрясся, перегнувшись пополам, глотая воздух.
– Ну, всё, – наконец сказал папа и вытер покрасневшее от смеха лицо рукавом. – Спать. С завтрашнего дня на стройку девочек берём с собой. Там осталось-то работы на пару дней: разберём венцы, переправим сюда, ну а здесь уж как-нибудь присмотрим за ними. Спать, спать!
И он первым поднялся и принялся расправлять свой спальный мешок, качая головой и посмеиваясь, повторяя вполголоса, себе под нос: «раскраски, ёлки-палки, раскраски!»
Лежа в темноте, я слушала ровное Серёжино дыхание и думала: ну и что. Ну и что. Даже если мы и в самом деле динозавры. Даже если мы действительно вымерли, и те, кто останется после нас, будут уже совсем другими и совершенно на нас не похожими. Ну и что, подумала я в последний раз и провалилась в сон.
20
На наше счастье, баня была невысокая; каждая стена ее была составлена всего из девятнадцати одинаковых обструганных брёвен, крест-накрест уложенных друг на друга. «Ерунда, – сказал мне Серёжа, – представь, что это конструктор, палочки, всё так просто, перепутать невозможно, подцепил, сбросил вниз, связал, перевёз». На деле же оказалось, что смёрзшиеся, плотно слежавшиеся венцы не желают разъединяться без сопротивления; что ни Мишка, ни папа не в состоянии поднять их; а когда под Лёней проломилась вторая по счету приставная лестница, которую прислоняли к торцу разбираемой стены, стало окончательно ясно, что снимать брёвна, расшатывая их, подцепляя палками, вытаскивая из вырубленных угловых чаш, могут только два человека – Серёжа и Андрей, остальные же способны только раскатывать их, сброшенные в снег, раскладывать по вырезанным на торцах номерам и увязывать веревками. На исходе третьего часа работы Андрей попал себе самодельной киянкой по руке, взвыл от боли и скатился вниз по хлипкой стремянке. «К чёрту, – сказал он, слизывая кровь с ободранных пальцев, – перерыв, Серёга, не могу больше. Так мы до лета не управимся».
Именно в этот момент появился маленький Лёха – щуплый, кривенький, и застенчиво скалясь железнозубым ртом, предложил свою помощь. «Ты давай-ко, отдохни», – сказал он, сильно óкая и глядя на длинного Андрея искоса, снизу вверх, а потом взлетел наверх по стремянке легко, словно жилистый камуфляжный муравей, зацепился коротенькой цепкой ногой за выступающий конец венца и завозился деловито, весело, застучал, упёрся плечиком, «ну чего ты? – крикнул он Серёже сверху, – подсоби давай». Серёжа послушно полез назад, и спустя минуту-две сверху посыпался мох, проложенный между венцами, и Лёха тоненько, протяжно, с наслаждением закричал, запел: «раааз-двааа-взялиии… аааащёооо – взялиии!»; почти сразу тяжелое длинное бревно поддалось, сдвинулось, – «пааааберегиииись!» – и упало с глухим стуком, нехотя, невысоко подпрыгнув несколько раз, как увесистый мяч для регби. Через какой-нибудь час количество брёвен, подготовленных к перевозке, почти удвоилось, и когда Серёжа взмолился, смеясь – «слушай, Энерджайзер, дай передохнуть-то», а его место снова занял Андрей, тщедушный Лёха, казалось, даже не запыхался; только узкие его щёки, заросшие неопрятной грязноватой щетиной, запылали свежим, радостным румянцем. «Мох, мох собирайте, – командовал Лёха сверху, – да вон хучь в машину сразу, не мочите только, чтоб сухой был!»
Чуть позже выяснилось, что в паре с Лёхой разбирать венцы может кто угодно – и юный Вова, прибежавший на шум с полным чайником горячего сладкого чая и добрых полчаса пританцовывавший внизу прежде, чем настала его очередь, и даже Мишка. Подгоняемые напевными Лёхиными мантрами «пошла-пошла-пошлааааа» и «взялииии!.. взялиииии!», все они будто проснулись, оттаяли и заработали нетерпеливо, скоро, жадно, и добрались до оконных коробок еще до темноты. Пластиковый кунг Андреева пикапа был к
