Осенний Лис - Дмитрий Скирюк

Реслав не знал, куда ему идти.

Вначале он думал искать Жугу посредством колдовства, но полиставши на привале свои старые записки, сделанные им когда-то во время обучения у мага, понял, что изрядно поутратил все свое умение. Оставалось надеяться только на случай, или…

«Или на чудо,»— додумал свою мысль Реслав. Имея дело с рыжим ведуном, он привык считать чудеса делом обыденным.

Так, в размышленьях о былом и в заботах о насущном, Реслав и не заметил, как ноги сами принесли его на ту давнишнюю дубовую поляну. Реслав помедлил — здесь он тоже не был целый год, вздохнул, нагнулся и зашарил в густой траве. Было тихо. Длинный августовский день клонился к вечеру. Чуть в стороне негромко журчал ручей. С треском взлетела и скрылась в зарослях сорока.

Памятное давнее кострище наконец отыскалось. Впрочем, толку от него было мало — травяные стебли спутались корнями, дернина приросла. Поразмыслив, Реслав махнул рукой, развернул одеяло и распаковал провизию. «Обойдусь без горячего,»— решил он и вынул нож. Ломоть слезящегося сыра лег на хлеб. Реслав аккуратно расправил примятые перья зеленого лука, глотнул из фляги молока, разинул рот на хлеб и сыр…

…и позабыл его закрыть.

Прямо перед ним, на траве сидела лиса. Сидела она от него в двух шагах, неподвижно, смотрела в глаза и даже словно бы немного усмехалась. Путнику оставалось только недоумевать, как ей удалось подобраться незамеченной. Да и что могло заставить лесного зверя самовольно пойти к человеку?

Реслав опустил бутерброд. Помедлил, отломил от него кусок и протянул лисе.

— Хочешь?

Пушистый, рыжий с белым кончиком хвост качнулся. Если это и был ответ, то Реслав его не понял, однако положил и хлеб и сыр на землю. Лиса еду не тронула, но встала и прошлась туда-сюда. Направилась к кустам и оглянулась на Реслава — мол, пойдем?

«Э, — вдруг осенило Реслава. — Да она ж, никак, зовет меня!»

— Иду, — сказал он. — Сейчас иду.

Лиса терпеливо ждала, пока Реслав не уложил обратно в сумку одеяло и еду, и двинулась вперед, к одной лишь ей известной цели. Реслав направился следом.

Постепенно темнело. Дубы неровными громадами возвышались со всех сторон, раскидистые ветви сплетались решеткой на фоне вечернего неба. Реслав шел быстро, на ходу дожевывая хлеб и еле поспевая за своим поводырем, и вскоре вновь услышал шум воды взамен оставленного позади. Лиса взбежала на пригорок и остановилась на краю дубравы. Остановился и Реслав.

Немного впереди, у излучины реки маячил огонек костра. Рядом сидел человек.

— Так-так… — пробормотал Реслав. Заложил ладони за пояс. — Мне что, идти туда? А?

Он покосился на лису, затем с недоуменьем огляделся по сторонам. Лиса ушла. Исчезла, испарилась, будто бы ее и вовсе не было. Реслав помедлил и зашагал к костру. И если сперва он был еще в чем-то неуверен, то по мере приближения к огню последние сомнения исчезли — у костра сидел Жуга. Реславу было видно только спину и затылок, но не узнать травника было невозможно.

Жуга был занят делом; он подстригался. Огромные, до жути несуразные овечьи ножницы отрывисто щелкали, длинные волосы прядь за прядью падали в костер, свиваясь тонкими трескучими колечками под натиском огня. До костра Реславу оставалось сделать всего несколько шагов, когда Жуга вдруг опустил ножницы и уставился в темноту.

— Привет, Реслав, — сказал негромко он, не оборачиваясь. — Давно не виделись.

— Здравствуй, Жуга, — Реслав сглотнул. Нелепо повел руками. — Я… Вот…

Он не знал, о чем говорить и потому молча уселся по ту сторону костра. Жуга поднял взгляд.

— Как ты меня нашел? Лиса привела?

Реслав кивнул, и травник криво усмехнулся.

— Неугомонная… — Он потер запястье. — Вьется и вьется вокруг, а близко не подходит…

Он умолк. Широкие лезвия ножниц серебристо поблескивали, у основанья одного из них чернела гравировка — вскочивший на задние лапки зверек. Неярким красным сполохом переливался камень на браслете. Реслав вдруг подловил себя на мысли, что все подвески с браслета исчезли. Впрочем, нет, поправил он себя, не все — одна еще была покуда тут. Рубаха травника лежала на песке, на его загорелой спине белел давнишний шрам. Жуга совсем не изменился, был все такой же худой, скособоченный, а в неясных отблесках огня казался еще несуразнее. И лишь короткая неряшливая стрижка делала его каким-то не таким как раньше, по-новому подчеркивая скулы, худой овал лица, и оттеняя синие глаза. Всклокоченные рыжие вихры совсем по-детски торчали во все стороны. Ни коня, ни вола рядом не было, Жуга путешествовал пеш. Что-то булькало в котелке. Дрова горели жарко, горячим чистым пламенем, Реслав в который раз подивился умению Жуги палить такие вот бездымные костры.

— А я женился, — как-то вдруг некстати произнес Реслав. — На Ганке. Поженились, значит, мы.

— Поздравляю, — кивнул Жуга.

— А кошка принесла котят.

— Какая кошка?

— Ну этот твой… Сажек. Кошка оказалась, а не кот. Ганка ее теперь Саженькой зовет.

— Как она? Жива-здорова?

— Кошка?

— Ганна.

— Да нормально. Вот, ребенка ждем…

Жуга впервые улыбнулся, и Реслав оттаял. Старый друг все таки рад был его видеть, а значит, он не зря пришел.

— Спасибо, что пришел, — как будто подтверждая его мысль, сказал Жуга. Уселся поудобнее, пошарил за спиной и вынул длинные прямые ножны от меча. Покачал ножницы на ладони, хмыкнул; лезвия щелкнули в последний раз, серебристый металл потек как ртуть, ножи слились в один и скрылись в ножнах.

Такого Реславу раньше видывать не доводилось.

— Недавно мы с Довбушем в Марген ездили, — сказал он, не сводя взгляда с меча. — Так там какие-то ребята местные теперь чудачат. Выступают возле рынка, ходят по углям. Называют себя нестинарами. Запало им в душу, как мы тогда с тобой плясали по углям. Такие вот дела. А ты как жил весь этот год?

— По-разному, — Жуга пожал плечами. — Ты уверен, что и в самом деле хочешь знать?

— Не знаю. Да. А может, нет… Не знаю. Я увидал тебя в ведре, ну, в смысле — отражение, и вот, пришел.

Жуга поднял с песка, отряхнул и надел рубаху. Простая, с незатейливой вышивкой, она изрядно выцвела и пообтерлась на локтях, но Реславу почему-то показалось, что Жуга ее носит не потому что нечего надеть на смену, а просто потому что он ею дорожит. Прорехи и дыры были заштопаны грубыми, неровными, но прочными стежками, Жуга вообще, похоже, питал непонятную слабость к старым вещам — этот его всегдашний пожелтевший овчинный кожух, этот заплечный мешок, эти стоптанные до дыр горецкие башмаки-царвули… Реслав вновь покосился на таинственный травников меч и отвел глаза. Жуга перехватил его взгляд.