Демон Жадности. Тетралогия - Юрий Розин

Такого не выдержит ни одна психика.

И впервые мне в голову закралась мысль: а точно ли эти галлюцинации насылает мое подсознание? Слишком уж мастерски меня отваживали от всего, что может сбить меня с намеченного курса, задержать или смутить.

Что-то я не помнил никаких галлюцинаций, когда я, например, пару раз захаживал в бордели в Руинах Трех Лун или когда вкусно ел в дорогих ресторанах. А совместные посиделки с Хамроном и ребятами, далеко не такие роскошные и вкусные, то и дело вызывали видения копошащихся в мясе личинок.

Складывалось ощущение, что это Маска влияет на мой разум, заставляя меня возвращаться на единственно верный, в ее понимании, курс — курс как можно более стремительного и яростного накопления богатств.

И если это было правдой, надо сказать, у нее пока что неплохо получалось. Контейнер с сокровищами стоял в углу, словно излучая собственное, невидимое напряжение. Я подошел к нему, отщелкнул замки и откинул крышку.

Внутри, на мягком бархате, лежало то, за что я отдал целое состояние. Просто кусок металла. Тусклый, невзрачный, ничем не примечательный. Пятьдесят миллионов золотых. Безумие.

— Ну что ж, — пробормотал я, вынимая его. Он был на удивление тяжелым для своего размера, холодным и инертным на ощупь. — Докажи, что ты того стоишь.

Я сжал его в ладони, закрыл глаза.

— Мое!

Металл в моей руке словно размягчился, потек сквозь пальцы, не пачкая их, впитываясь в кожу, как вода в сухую землю. Процесс занял несколько секунд. В руке не осталось ничего, кроме легкого ощущения пустоты.

Я открыл глаза. Комната была прежней. Ничего не изменилось. Разочарование, горькое и едкое, начало подниматься в горле. Пятьдесят миллионов… и ничего?

И тогда мир погас.

Не постепенно, а мгновенно, словно кто-то выключил свет. Абсолютная, всепоглощающая чернота. Я не видел ничего. Не чувствовал тела. Не слышал звуков. Я был просто сознанием, парящим в пустоте.

Затем в этой тьме вспыхнул свет. Сначала как тусклая точка, потом разрастаясь, пока не заполнил все вокруг ослепительной, белой белизной. Я стоял — или мне казалось, что стою — в бесконечном пустом пространстве.

Передо мной парил он. Лик Маски Золотого Демона. Не татуировка, а сама сущность, гигантская, непостижимая, высеченная из самого понятия жадности и власти. Ее пустые глазницы смотрели сквозь меня, в вечность.

Между мной и Маской висел сгусток чистейшей, сияющей энергии. Он пульсировал, переливаясь всеми оттенками золота, от бледного желтого до густого, почти красного. Я знал, без тени сомнения, что это и была та самая сила, что была заключена в куске металла. Не просто топливо, а неочищенная, концентрированная возможность.

И тогда в моем сознании прозвучал Голос. Без слов, без звука. Чистое значение, впечатанное прямо в душу.

Этой энергии достаточно для одного изменения. Улучшения.

И мне предлагалось выбрать: Глаза. Язык. Почка.

Я замер, пытаясь осознать услышанное. Глаза? Понятно. Зрение — ключевое чувство в бою и не только. Но… язык? Почка? Что это за дикий выбор? Зачем мне улучшать язык? Или почку?

— Почему? — мысленно спросил я, вглядываясь в безразличный лик Маски. — Почему именно это? Что даст улучшение?

В ответ — лишь ледяное молчание. Маска не была хорошим собеседником.

Я отбросил почку сразу. Здоровье — это важно, но не сейчас. Язык… что, красноречие? Умение врать? Вкус? Бессмысленно.

Оставались только глаза. Зрение. Информация. Возможность видеть то, что скрыто. На самом деле в моей жизни, полной опасностей и обмана, это казалось единственно верным выбором.

— Глаза, — произнес я мысленно, и мое решение прозвучало как приговор. — Я выбираю глаза.

Лик Маски не дрогнул. Сияющий сгусток энергии рванулся с места и вонзился мне прямо в лицо.

Визг.

Визг раздирающей плоть боли. Белой, ослепляющей, абсолютной. Меня резко выкинуло в реальность, где я тут же рухнул на колени, вжавшись в ковер апартаментов.

Комната плясала передо мной, залитая кровавыми пятнами. Казалось, кто-то вогнал мне в глазницы два раскаленных докрасна железных прута и теперь проворачивает их, выжигая все внутри.

Я зарычал, вцепившись пальцами в ковер, пытаясь не закричать, не выдать свою агонию на весь этаж. Слезы ручьем текли по лицу, но это были слезы не боли, а чего-то иного, словно сама сущность моих глаз переплавлялась, ломалась и собиралась заново.

Мир состоял из огня, залитого в мои глазницы, и ничего больше. Казалось, прошла вечность. Часы? Минуты? Время потеряло смысл.

И так же внезапно, как началось, это прекратилось.

Боль не утихла — она исчезла. Словно ее и не было никогда. Я лежал на спине, тяжело дыша, весь в поту, ощущая влажную прохладу ковра под щекой.

Слабость была такой, будто меня вывернули наизнанку. Я боялся пошевелиться, боялся открыть глаза. Что я увижу? Вечную тьму? Искаженный, поломанный мир?

С осторожностью, на какую только был способен, я приподнял веки.

Свет не резал глаза. Комната предстала передо мной во всей своей обыденности, но при том… иной. Я лежал, не двигаясь, просто впитывая зрелище.

Пылинки, танцующие в луче света из окна, были видны так четко, будто я рассматривал их через лупу. Тени в дальнем углу комнаты не были сплошной черной массой — я видел фактуру стены, рисунок плинтуса, каждую щель между досками пола.

Я поднял голову и посмотрел прямо на окно. Ждал чисто инстинктивного зажмуривания, за окном был яркий день. Но ничего не произошло. Я мог спокойно смотреть на светло-голубое, почти белое небо.

А когда я встал и подошел к окну, стало понятно, что теперь я мог смотреть даже на само солнце, видя при этом не просто сияющую сферу, а его форму, границы, даже легкую рябь на поверхности.

Это было потрясающе. Но настоящее открытие ждало впереди.

Мой взгляд скользнул по комнате, и я заметил нечто… новое. Каждый предмет был окружен едва уловимым сиянием, тончайшим контуром света. Стул, стол, шкаф — их аура была призрачной, едва отличимой от воздуха, цвета пыльной фольги.

Но затем я посмотрел на свой подсумок, где лежали оставшиеся золотые монеты. Они светились ровным, теплым золотистым свечением, чуть более ярким и насыщенным. Я рванулся к контейнеру с купленными древностями, уже понимая, к чему все идет.

Каждый из этих потрепанных временем обломков — табличка, медальон, наконечник стрелы — горел изнутри ярким, чистым, почти белым светом. Их аура была интенсивной, живой, она пульсировала едва уловимым ритмом, притягивая взгляд.

Я провел рукой над ними, не касаясь, и видел, как свечение усиливается в ответ на приближение. Я больше не нуждался в сомнительных подсказках Маски,