Сопротивление большевизму. 1917-1918 гг. - Сергей Владимирович Волков

к самому населению. Для этого несколько богатейших и прекрасно поставленных библиотек (городского самоуправления и, в особенности, Общественного собрания – частного клуба) со многими десятками тысяч томов были свезены в одно место, откуда без всякой системы книги эти (разрозненные издания, вперемешку и без всякого разбора) были арифметически, счетом, разбиты между несколькими десятками пролетарских библиотек. Нечего и говорить, что большинство книг «товарищами» были раскрадены и впоследствии появились в виде товара на базарах.

Колесникова добивалась от учительского персонала того, чтобы он проникся пролетарским миросозерцанием.

Созвав собрание всех педагогов, Колесникова повела к ним речь в таком тоне, который оказался совершенно неприемлемым для людей интеллигентных, а засим предложила собранию принять какую-то дикую резолюцию. Педагоги в ряде речей отчитали Колесникову, а когда ею были призваны в собрание красноармейцы для подавления «бунта», то собрание разошлось, заявив протест.

Комиссар водного транспорта, тоже имевший продолжительный тюремный стаж при старом режиме (фамилии его не помню), уже через месяц проворовался и, хапнув 3 000 000 николаевских рублей, с ними бежал, но был где-то около Астрахани задержан и выведен «в расход».

Комиссар финансов (фамилии также не помню), мелкий чиновник Бакинского казначейства, сразу ставший большевиком, был изобличен в мелкой взятке (несколько десятков тысяч рублей, бакинскими бонами) и также выведен «в расход».

Мне более известна деятельность комиссариата юстиции. Во главе его был поставлен некто Кариниан (ныне, в 1921–1922 годах состоит на службе в большевистском Внешторге в Константинополе. – Б. Б.), столичный помощник присяжного поверенного, никогда не занимавшийся судебной практикой и имевший завидное, с точки зрения революционера, тюремное прошлое.

Мало сведущий в юриспруденции, основательно им позабытой с университетской скамьи, Кариниан получил себе в коллеги или же сам себе пригласил какого-то темного дельца, татарина, состоявшего при одном из местных присяжных поверенных в качестве переводчика и маклера, приводившего своему патрону с улицы клиентов; и этот господин являлся главным советчиком «товарища» Кариниана.

В то время как все отрасли управления были уже реорганизованы большевиками, Кариниан, создав ряд следственных, военно-следственных и чрезвычайных следственных комиссий, положительно не знал, что ему делать с окружным судом и остальными судебными учреждениями. Оставить эти суды нетронутыми и предоставить им функционировать дальше было бы ересью с большевистской точки зрения, ибо у них должно было быть все по-новому, вплоть до названия.

В конце концов было решено Каринианом переименовать окружной суд в Народный окружной суд, уничтожив совершенно Гражданские отделения суда, а мировых судей переименовать в народных судей, придав всем этим судам (как Окружному коллегиальному, так и единоличным) народных заседателей, избираемых Советом рабочих, солдатских и матросских депутатов из «товарищей» с определенным пролетарским правосознанием.

Прокурорский надзор было решено уничтожить, а обвинение перед судом сделать свободным делом всякого гражданина, как будто задачи прокуратуры ограничивались одним публичным обвинением перед судом.

Назначенный Каринианом председателем следственной комиссии некто Тер-Оганиан, левый эсер, помощник присяжного поверенного, никогда не занимавшийся практикой, обратился ко мне с просьбой помочь им моими знаниями. Я не мог отказать себе в удовольствии написать вместо проекта судебной реформы самый злой памфлет, придав ему самый корректный вид деловой записки, обильно снабженной ссылками на литературу по затронутым вопросам.

Кариниан пожелал со мной познакомиться и побеседовать. При единственном моем свидании с ним я еще резче высказал ему мою точку зрения и предсказал ему, что уже через месяц они (большевики) не будут знать, что им делать со своими судебными учреждениями и с распложенными ими делами. Разумеется, от всяких предложений, сделанных мне Каринианом, я отказался.

Военно-следственная комиссия со своим председателем «товарищем» Кожемякой (малограмотным слесарем) занялась исследованием «мусаватского» бунта; так квалифицировались, с точки зрения большевиков, «мартовские дни». В этой комиссии почти ничего не писали, а больше действовали: хватали людей, сажали в тюрьмы и расстреливали.

Лично мне пришлось много раз по делам моих клиентов обращаться в Следственную комиссию, где председателем был Тер-Оганиан, уже упомянутый мною выше. Среди 15–20 следователей, ее составлявших, было не более двух-трех юристов, да и то без всякого стажа; недоучившиеся студенты (медики, ветеринары, математики), писцы из судебных канцелярий, два-три письмоводителя, служивших у присяжных поверенных – вот состав этих следователей.

Принимались к производству всякие жалобы, даже чисто гражданского характера; дела нагромождались сотнями и тысячами.

Главное затруднение комиссии состояло в том, что никто не знал, в какой момент счесть дело законченным и что с законченным делом сделать дальше.

Прошло около трех месяцев, пока Кариниан додумался создать коллегию из всех следователей (общее их собрание), которая должна была изображать из себя обвинительную камеру.

Можно себе представить, что делалось только в этом учреждении!

По мысли Кариниана, все дела, прошедшие через обвинительную камеру, должны были поступать в Народный окружной суд на рассмотрение и для суждения. Но за время царствования большевиков (апрель – июль) ни одно дело не только не было рассмотрено, но даже не поступило в суд.

Народные судьи также не были назначены по недостатку подходящих людей.

Кариниан занялся совращением членов магистратуры и чинов прокуратуры на службу советской власти. Положение чинов судебного ведомства, материально и при прежнем режиме не обеспеченного, было ужасное; и тем не менее не более половины из состава магистратуры соблазнились на призыв Кариниана. Прокуратура же во главе с своим Прокурором А. Ю. Литвиновичем категорически отказалась работать у большевиков, и все они оказались за бортом.

Не могу не отметить здесь трогательного отношения А. Литвиновича к своим товарищам; он делился с ними буквально последним; бегал по городу и искал пристроить куда-нибудь своих бывших товарищей, в особенности семейных, что, благодаря его большой популярности и незапятнанной репутации, ему нередко и удавалось.

Большую услугу этим потерпевшим кораблекрушение членам судебной семьи оказал «Центродом» и его председатель А. Леонтович, устроившие многих на службу по многочисленным учреждениям «Центродома». Там же в конце концов приютился и сам А. Литвинович.

Из числа комиссаров некоторое исключение составлял А. Джапаридзе, которому вверено было два ведомства: внутренние дела и продовольствие.

Первая из этих отраслей управления, при условии коллегиальности созданных учреждений и, главное, при режиме диктатуры одного класса (пролетариата) над всеми другими, скоро дала себя почувствовать всему населенно.

Печать на первых же порах была задушена, причем типографии были национализированы, как и вся бумага.

Издавались в изобилии декреты, коими обыватель окончательно ущемлялся.

Дело продовольствия день от дня становилось все хуже и угрожало катастрофой.

Во-первых, все окрестные селения (татарские) совершенно прекратили подвоз, и город остался без овощей, молока, яиц, живности и т. д. Путь на хлебную Кубань и в Ставропольскую губернию был отрезан, так как весь Дагестан был не только определенно настроен против большевиков за их