Мемуары генерала барона де Марбо - де Марбо Марселен

Это обещание вернуло мне надежду, и я стал собираться к моему новому месту назначения, как вдруг военный министр продлил мой отпуск до конца марта. Хотя я и не просил об этой милости, она была мне очень приятна.

В то время 23-й конно-егерский полк находился в Шведской Померании. Так что мне предстояло преодолеть огромное расстояние, и, желая прибыть на место до окончания моего отпуска, я выехал из Парижа 15 марта, с сожалением расставаясь со своей милой женой. Я купил хорошую коляску, где, по совету маршала Мортье, предоставил место его племяннику, г-ну Дюрбаху, лейтенанту того полка, в котором мне предстояло служить. Мой бывший слуга Вуарлан попросил меня оставить его в Испании, где он собирался сделать карьеру маркитанта; поэтому, уезжая из Соломанки, я заменил его поляком по имени Лоренц (Лаврентий) Шилковский. Этот человек, в прошлом австрийский улан, был довольно умен, но, подобно всем полякам, он был пьяницей и, в отличие от других солдат этой национальности, оказался ленив, как пасхальный заяц. Зато Лоренц, помимо своего родного языка, немного говорил по-французски, в совершенстве владел немецким и русским, и этим был бы мне очень полезен, чтобы путешествовать и воевать на Севере.

Я приближался к Рейнским провинциям, когда, выезжая ночью с заставы Кайзерслаутерна, по вине кучера моя коляска свалилась в овраг и сломалась. Никто не пострадал, однако мы с г-ном Дюрбахом хором сказали: «Какая плохая примета для военных, которые вскорости окажутся лицом с врагами!» Однако, потратив целый день на починку коляски, мы смогли вновь пуститься в путь. Но падение настолько повредило рессоры и колеса, что они ломались во время нашего путешествия шесть раз. Это нас сильно задерживало и нередко заставляло идти несколько километров пешком по снегу. Наконец мы прибыли к берегам Балтийского моря, где 23-й конно-егерский полк нес гарнизонную службу в Штральзунде и Грайфсвальде.

Я нашел полковника де Ла Нугареда замечательным человеком, образованным, способным, но подагра настолько состарила его раньше времени, что он едва мог держаться на лошади и постоянно перемещался в коляске — способ передвижения, мало подходящий для командира полка легкой кавалерии. Он принял меня наилучшим образом, объяснил мне свое положение и ознакомил с причинами, удерживающими его в полку. После этого он сообщил мне содержание письма, которым граф Лобау информировал его о мотивах, имевшихся у императора для моего назначения в его полк. Г-н де Ла Нугаред совсем не был обижен этим, напротив, видел здесь дополнительную милость императора и получал надежду в ближайшем будущем получить чин генерала или командира жандармского корпуса. Он надеялся с моей помощью провести хотя бы часть кампании и получить то, на что рассчитывал, при первой же встрече с императором. Чтобы дать мне возможность иметь право на командование, которое не совсем соответствовало моему чину, полковник собрал всех офицеров и в их присутствии временно передал мне все свои обязанности, вплоть до своего полного выздоровления, предписывая каждому подчиняться мне, не обращаясь к нему самому, чьи недуги столь часто делали для полковника невозможным следование за полком в достаточной для личного командования близости. Был отдан соответствующий приказ, и, еще не имея чина, я фактически с этого дня становился командиром, и полк вскорости привык считать меня своим настоящим полковником.

Начиная с того времени мне пришлось командовать многими кавалерийскими полками, как в качестве полковника, так и в качестве генерала. Долгое время я был инспектором кавалерии и заявляю, что хотя я, возможно, и видел какие-то полки, равные 23-му по царящему в них порядку, но не было полка, превосходившего в этом отношении 23-й конно-егерский. Дело не в том, что в этом полку выделялись бы несколько фигур, обладавших высочайшими достоинствами, подобных тем, какие я знал и в других частях. Но, если в 23-м полку и не было ни одного человека, обладавшего какой-то выдающейся способностью, все его воины, без исключения, оказывались на высоте поставленных перед ними задач. Здесь не было вершин, но не было и слабых мест; все казались равноценны как по своим достоинствам, так и по старанию. Все офицеры, умные и достаточно образованные, отличались прекрасным поведением и жили как истинные братья по оружию. То же относилось и к младшим офицерам, а поскольку рядовые кавалеристы следовали этому хорошему примеру, среди них царило полное согласие. Почти все они оказались бывалыми солдатами, участвовавшими в сражениях при Аустерлице, Иене, Фридланде, Ваграме. Большинство из них в соответствии с годами, проведенными на службе, носили тройные или, как самое меньшее, двойные шевроны; тех, кто имел лишь один шеврон, насчитывалось очень немного. Люди были великолепны. Они происходили из Нормандии, Эльзаса, Лотарингии и Франш-Кон-те — провинций, известных своим воинским духом и любовью к лошадям. Рост и физическая сила этих конных егерей были замечены генералом Бурсье, ответственным за пополнение конским составом, и он дал 23-му полку более рослых и крепких лошадей, чем остальной легкой кавалерии. Этот полк называли «карабинерами легкой кавалерии». Пребывание в течение нескольких лет в плодородной Германии привело людей и лошадей в отличное состояние, и, когда я принял командование этим полком, в нем насчитывалось свыше тысячи хорошо дисциплинированных воинов, всегда спокойных и молчаливых, особенно лицом к лицу с врагом.

У меня еще не было собственной верховой лошади. Поэтому я отправился из Штральзунда на остров Рюген, где разводят прекрасных лошадей. Я купил их несколько и приобрел других в Ростоке, так что у меня получилась конюшня из семи хороших животных. Это не было слишком много, поскольку война с Россией представлялась неминуемой. Уже летом 1811 года я предчувствовал ее, увидав множество бывалых солдат, которых император переводил из полков в Италии для укрепления своей Старой гвардии. Только что предпринятая мною поездка в Париж еще больше усилила мои предчувствия. Сначала это были просто легкие слухи о разрыве, быстро распространившиеся среди зимних празднеств и развлечений, и слухи эти начали повторяться, постоянно усиливаясь. Наконец слухи стали подтверждаться и превратились почти в уверенность после одного из событий, о котором я должен рассказать, поскольку оно имело очень большой отклик в Европе.

У императора Александра был друг детства, молодой русский аристократ по фамилии Чернышев, которого царь очень любил и кого, взойдя на трон, сделал своим адъютантом. Уже в 1809 году, когда Александр, тогда бывший союзником Наполеона, скорее делал вид, что воюет против Австрии, мы увидели приехавшего в Вену полковника графа Чернышева'. Его официальная миссия состояла в поддержании связей между Наполеоном и Александром, но тайная его цель состояла в том, чтобы сообщать своему государю о наших успехах и неудачах, дабы тот мог укрепить или разорвать свой союз с Францией в зависимости от обстоятельств.

Любимец Александра был как нельзя лучше принят Наполеоном, которого он не покидал во время парадов и смотров, предшествовавших сражению при Эсслинге. Но когда в этом кровавом сражении успех изменил нам и ядра градом посыпались на императорский командный пункт, господин Чернышев быстренько поскакал назад, вновь проехал по мостам через Дунай и спрятался от опасности в Шенбруннском дворце, а не следующий день после битвы продолжил путь в Петербург, без сомнения, с целью сообщить о нашей неудаче. Наполеон счел этот поступок крайне предосудительным, и из его уст раздались злые насмешки по поводу храбрости русского полковника. Однако, после заключения мира с Австрией, г-н Чернышев очень часто приезжал в Париж, где провел часть 1810 года и весь 1811 год. Он был красив, галантен, умел хорошо скрывать свои чувства и обладал изысканной вежливостью. Положение адъютанта русского императора ввело его не только ко двору, но и в салоны высшего общества, где он никогда не говорил о политике. Казалось, он поглощен лишь ухаживанием за дамами, у которых имел большой успех. Но к концу 1811 года, когда слухи о войне возобновились, парижская полиция получила сведения о том, что г-н русский полковник, притворяясь занятым только собственными удовольствиями, ведет интриги, подозрительные в политическом отношении. Полиция начала внимательно следить за ним и вскоре удостоверилась в том, что Чернышев часто видится с г-ном X, служащим военного министерства, которому специально поручено составлять отчеты, представляемые каждые десять дней Наполеону о личном составе и обеспечении всех его вооруженных сил2. Мало того, г-на Чернышева видели прогуливавшим- 98 ся после полуночи с французским чиновником в самых темных местах Елисейских Полей, а кроме того, его не раз замечали пробиравшимся в самой простой одежде в квартиру г-на X, где Чернышев проводил какое-то время.