Kurohibi. Черные дни - Gabriel

шарик, и тот на чудовищной скорости еще раз щелкнул по головке члена, огрев чувствительное место новой волной сокрушающей боли. Хоть краем мозга Синдзи уже понял, что это был всего лишь пневматический пистолет, стреляющий обычными пластиковыми шариками, но жуткий укол на самом кончике члена вновь заставил его вскрикнуть и забиться в мучительной дрожи. Сквозь шум в голове до его уха донесся звонкий хохот девушки, последующие выстрелы теперь уже по телу, которые по сравнению с вспышкой на члене показались всего лишь комариными укусами. Дергаясь от медленно затухающей боли, Синдзи различил, как головка его члена сделалась из ярко-багровой томно-синей, почти фиолетовой, но что хуже всего — когда невыносимые ощущения затухли, а это случилось на удивление скоро, он снова стал чувствовать бархатное касание наслаждения, медленно и неуклонно разгорающуюся страсть, с новой силой наполнившую член возбуждением.

— Я вообще боялась, что ты кончишь от этого, — произнесла Мари, проведя язычком по пластиковому стволу пистолета, и кивнула в сторону Каору. — Этот, например, кончил.

Синдзи уже успел забыть о том странном парне, и сейчас, взглянув на него, обнаружил, что тот сам едва находился в сознании, сгибаясь едва ли не пополам и учащенно дыша через открытый рот. Под задравшейся юбкой сквозь женские трусики теперь можно было различить, как мелко дрожала его кожа за связкой розовых проводков.

— Хорошо ты еще не видел, как я стреляю из воздушки. Металлические пульки — это вам не пластиковые шарики, рвут просто в клочья. Ну да ладно. Я гляжу, Белоснежке тоже неймется принять участие в наших играх. Эй, красавица, подъем.

Девушка легонько постучала носком туфли по ноге парня, и тот, не сразу придя себя, медленно и напряженно провел глазами по ее бедрам, по влажному холмику венериного бугорка, плоскому животику, вздымающимся грудкам, шее, сложенным в улыбке губам и, наконец, заглянул ей прямо в глаза — чувственно, преданно, покорно и с едва пробившимся благоговеньем. Синдзи дернулся, когда его вдруг кольнуло неприятное чувство — зависть или, может быть, ревность, но его уязвил не столько взгляд парня, сколько реакция девушки. Та, чуть пригнувшись, она ласково провела ладонью по его щекам и вдруг подарила легкий поцелуй. Буравя взглядом ее спину, чувствуя, как его внутренности начали кипеть, Синдзи едва не дернулся вперед с целью заставить Мари смотреть на него, сокрушить ее надменность, сорвать с нее кожу и выломать все кости, трахая с такой силой, чтобы она кричала от ужаса и боли. Впрочем, бесперспективность и жалкость этой идеи быстро сбросили наваждение с разума, и он даже смог слегка расслабиться, сосредоточившись на действиях девушки. А та уже успела расстегнуть наручники на руках Каору и заботливо произнести:

— Поднимайся, моя дорогая, — заправским жестом дрессировщика она приложила ладонь к его подбородку и потянула вверх. Парень, словно зачарованный не сводя глаз с ее лица, последовал вслед за ней. — Пойдем, поможешь. Подружитесь заодно.

Последняя фраза екнула в голове Синдзи, вызвав острый приступ дежавю, сопряженный с тревогой от предстоящего. Мари, готовая в своих сексуальных играх зайти так далеко, насколько это вообще возможно, очевидно, что-то задумала, и если уж ей пришлось прибегнуть к помощи другого парня, ничего хорошего ждать не приходилось. Одно дело — единение двух сущностей, двух противоположностей и двух начал, не просто мужчины и женщины, а их зеркальных противопоставлений с концентрацией чувств в их общем слиянии такой силы и остроты, будто соприкосновение двух кончиков вонзающихся друг в друга игл. И пусть Синдзи выступал в роли жертвы, он был готов терпеть, пока их связь держалась сугубо лично между ними, неразрывно, интимно, отвергая весь прочий мир. Но когда к ним примешивалось третье лицо, более того — парень, в душе Синдзи мгновенно рушилась преграда вожделения перед страхом, нервозностью, чувством, что он всего лишь жертва, игрушка, никчемная вещь.

— Августин, будешь держать его ноги. Располагайся у его головы, — донесся елейный голосок девушки, от которого Синдзи пробрала волна мурашек.

Каору с легкой заторможенностью, характерно подчеркиваемой заплывшей пеленой перед его померкшими алыми глазами, подчинился и, тряхнув копной искусственных пепельных волос, плавно двинулся в сторону Синдзи. Тот вдруг обратил внимание, что его похода, его жесты, не говоря уже про внешний вид, практически ничем не отличались от женских, но было ли это выстеганной дрессировкой Мари или врожденным талантом — он понять не мог. Однако под слоем подскочившего волнения, он все же поймал себя на мысли, что Каору действительно смотрелся не врагом или собратом по несчастью, а опытным зрелым помощником, который мог подбодрить или направить в случае необходимости, каждым своим движением источая спокойствие и уравновешенность, чудесным образом передавшиеся и ему. Синдзи опешил этого внезапно от зародившегося впечатления, тем более что поначалу Каору не выглядел так уж старше его и не совершал поступков, характерных для сэмпая по отношению к кохаю. Но, наверное, это и пробуждало в нем подсознательное доверие, умиротворенность, чем-то похожую на возникающее в объятиях Рей спокойствие, только не прохладное, а наоборот, чуть греющее.

И, наверное, поэтому озадаченный Синдзи не стал сопротивляться, когда Каору сел позади него и положил его голову на свои колени, показавшимися мягкими из-за чулок. Краем уха он различил легкое жужжание, донесшееся откуда-то из недр его юбки.

— Не переживай, — мягко произнес он. — Ничего плохого не случится. Доверься мне.

Тут вдруг Синдзи ощутил, как Мари схватила его ноги и рывком приподняла их вверх, а затем пригнула вперед.

— Держи, — приказала она Каору.

Синдзи нервно заелозил, когда тот подчинился и зафиксировал его тело в неудобном положении: лежа на лопатках со связанными за спиной руками, он ощутил, как его таз оказался приподнятым над полом, а член замер в наивысшей точке, под собственной тяжестью опустившись к животу. Мари, однако, хихикнув, рукой вытащила его из-под бедер и зафиксировала в стоячем положении, хотя теперь он выпрямился ровно в противоположном направлении по отношению к телу. Кожа в его основании критично натянулась и заныла, заставив Синдзи скривиться, но первоначальная боль померкла, когда он увидел, что Мари держала в руках.

Этим предметом оказалась плоская деревянная дощечка, по-видимому, являющаяся планкой от некоего предмета мебели или строительной заготовкой, — тонкая, легкая, длинная и вроде бы не внушающая опасения. Но изначальная мысль о порке по попе мигом выветрилась более страшной догадкой, когда девушка, улыбаясь во всю ширь своего очаровательного личика, пригнула член к бедрам и пальчиками взбила яички до плотного округлого шарика.

Все, что успел