Рим, проклятый город. Юлий Цезарь приходит к власти - Сантьяго Постегильо

следовало ожидать, – почтительно и внимательно. Это помогло Цезарю обрести столь необходимый ему душевный покой, обещавший, что приступы не возобновятся. Теперь он мог всецело сосредоточиться на своих замыслах.

Вдобавок Помпей выполнил обещания, касавшиеся государственных и военных дел: после свадьбы он поддержал в Сенате Ватиниев закон, предоставлявший Цезарю начальствование над легионами Иллирии и Цизальпийской Галлии по меньшей мере на пять лет. Предложение было принято большинством голосов, ибо партия Помпея объединилась с партиями Красса и Цезаря. Цицерон и Катон никоим образом не могли помешать Цезарю получить начало над войском. Численность его превышала всякие ожидания, поскольку Метелл Целер, назначенный наместником Трансальпийской Галлии, заболел и через несколько дней скончался; к удивлению Цезаря, во избежание безвластия в приграничной области Сенат вверил ему тамошние легионы, причем голосование показалось Цезарю настолько странным, что он никак не мог выбросить его из головы.

Теперь, сидя в таблинуме, он сосредоточенно размышлял об этом голосовании.

В государственных делах все шло как надо: консулами нового года были избраны его тесть Кальпурний Пизон и Габиний, некогда добившийся принятия законов, благодаря которым Помпей покончил с пиратами. Имелся еще и Клодий, отныне плебейский трибун: все быстро забыли о бесчинстве на празднике Благой богини, жертвой которого в конечном счете стало лишь доброе имя Помпеи.

Отныне ничто и никто не стоял между Цезарем и его грандиозными замыслами.

В комнату для занятий вошла мать.

Она заметила, что Цезарь просматривает семейные счета, заметила и карты на столе: в основном на них изображались земли, лежавшие вдоль Данубия, а слово «Дакия» было обведено кружком.

– Теперь у тебя есть то, к чему ты стремился всю жизнь, – сказала Аврелия.

Цезарь откинулся на спинку солиума, поднял брови и посмотрел на мать.

– Что ты имеешь в виду, матушка? – спросил он, рассеянно глядя на нее: он все еще был погружен в свои мысли и расчеты.

– Империй.

Цезарь кивнул.

– Денег-то все равно нет, – добавил он.

– Успешный поход принесет тебе богатство, рабов и военную добычу, – возразила она. – Но я всего лишь облекаю в слова твои собственные мысли. Ты наместник Цизальпийской Галлии и Иллирии, а помимо этого, Сенат предоставил тебе власть над Трансальпийской Галлией.

Теперь Цезарь смотрел на нее осмысленнее. Мать была права.

– Под твоим началом четыре легиона ветеранов, – продолжила Аврелия. – В этих войсках есть немало верных тебе людей, сражавшихся вместе с тобой в Лузитании, когда ты был пропретором в Испании.

Это тоже было правдой. Многие солдаты из северных легионов участвовали в лузитанских походах. Аврелия, как всегда, знала обо всем.

– И я не понимаю, почему ты так мрачен, сын мой: ты уже обозначил на картах свою цель, Дакию. Отличная цель, – настаивала мать. – В ней есть руды и другие богатства. Поэтому ты разместил три легиона из четырех в Аквилее, ближе к Данубию, и только один в Галлии. Ты все знаешь наперед. Что тебя гложет? Деньги тебя никогда особо не волновали. И теперь, когда у тебя есть возможность выплатить долги благодаря военному походу, я не понимаю твоих сомнений, или же их причина – не деньги. Чувствую, ты в чем-то сомневаешься. Я читаю это в твоих глазах.

Цезарь любил беседовать с матерью о войне и государственных делах: Аврелия всегда вела себя обходительно, вникала во все и давала разумные советы. А заодно читала мысли.

Он взял браслет из чистого золота в виде змеи, который показывал Лабиену шесть лет назад, – тогда он только затевал все то, что теперь готово было осуществиться. Да, он проделал очень долгий путь.

– Матушка, ты, как всегда, проницательна, – начал он, играя браслетом. – Дакия избавит нас от мыслей о деньгах и к тому же позволит мне стать достаточно сильным, чтобы заставить Сенат наконец-то заняться преобразованиями, чтобы римский народ перестал быть жертвой всемогущих продажных сенаторов. Но… меня кое-что тревожит.

– Припадки?

Мать не любила ходить вокруг да около.

– Другое, хотя о припадках тоже нельзя забывать, – возможно, когда-нибудь с ними придется бороться. Но сейчас меня беспокоит не это. Из отчетов, которые я получил сегодня утром, понятно, что у меня не одна сложность: их более трехсот тысяч.

– Трехсот тысяч? – растерянно повторила мать.

– Гельветы покинули Альпы и движутся к сердцу Галлии. Они нападают на племена, союзные Риму, – объявил Цезарь. – В отчетах говорится, что их около трехсот тысяч. Кроме того, я полагаю, что…

Он задумался.

– Заканчивай, сынок, – велела Аврелия, усевшись перед столом. Она уже догадывалась, какие препятствия придется преодолевать ее сыну.

– Кроме того, Сенат спешно решил, что после смерти Метелла Целера Трансальпийская Галлия перейдет под мое начало. Я получаю еще один легион, но из-за этих гельветов становлюсь римским полководцем, которого новое противостояние коснется в первую очередь. Я все больше убеждаюсь в том, что Помпей желает отвлечь меня от Дакии и золотых приисков. По всей видимости, он намерен втянуть меня в войну, на которую я не рассчитывал. Вот я и говорю, что у меня триста тысяч сложностей. И они ждут меня в непроходимой Галлии.

XCIII

Еще одно переселение

Порт Остии, в двадцати милях от Рима

58 г. до н. э.

Девочка почти все время стояла у ограждения палубы, как любила делать еще со времен путешествия по Нилу. Взгляд ее больших черных глаз был прикован к морскому простору. Греческий корабль сперва доставил их из Александрии в Афины, а теперь направлялся к берегам Италии.

Она подросла. Теперь, задумчиво озирая окрестности, она могла спокойно опираться о перила руками.

Их сопровождали несколько римских военных трирем – маленький флот, призванный отпугнуть немногочисленных пиратов, оставшихся в живых после разгрома, учиненного Помпеем. Они были важными особами. К тому же богатыми. Достаточно богатыми, чтобы покупать римских сенаторов, находясь при этом на Востоке, в Египте.

Клеопатру интересовало все. В Остии – римском порту – кипела жизнь; к удивлению девочки, кораблей там было столько же, сколько в ее родной Александрии. Путешествие продолжалось уже больше года. Она видела Родос и Пирей, гавань легендарных Афин, но ни восточный остров с его богатой историей, ни Пирей, основанный много веков назад, не произвели на нее такого впечатления, как Остия. Порт буквально бурлил. Клеопатра отмечала про себя такие вещи. Родос и Афины постепенно приходили в упадок, чахли, живя воспоминаниями. Но не Рим. Было очевидно, что Рим растет и набирается сил.

Аристарх, старый библиотекарь, рассказывал Клеопатре, что Рим господствует над всей западной Μεσόγειος Θάλασσα[118] и все больше влияет на ее восточную часть. В самих Афинах, в отдаленных землях, которые римляне именовали Испанией, на