Рим, проклятый город. Юлий Цезарь приходит к власти - Сантьяго Постегильо

его руки. – Ты действительно думаешь, что Помпей осмелится меня обидеть, зная, что ты немедленно ему отомстишь?

Цезарь закрыл глаза и покачал головой:

– Не знаю… Он сумасшедший. И прозван Мясником не просто так.

Юлия медленно поднялась с колен и поцеловала отца в щеку – нежно, с бесконечной любовью.

– Ты мой отец. В нашем доме все решаешь ты, и я подчинюсь твоей власти. Но, принимая решение, ты должен учитывать мои чувства. А теперь… позволишь ли ты мне удалиться?

Цезарь открыл глаза.

– Иди, дочка, – ответил он.

– Спасибо, отец. – Юлия на мгновение повернулась к Аврелии. – Только ты можешь уговорить его, бабушка.

Аврелия не отличалась слезливостью или чувствительностью – она смотрела на внучку с гордостью, и ее глаза восхищенно горели.

– Отдыхай, малышка, – сказала она.

Юлия удалилась, осторожно ступая по залитому вином мозаичному полу.

Кальпурния медленно встала.

– Я тоже пойду, если муж не возражает… – сказала она тихо, почти шепотом.

Цезарь кивнул, внезапно сообразив, что ранил чувства юной жены, предложив немедленно развестись с ней в отчаянной попытке предотвратить брак Помпея и Юлии, но ничего не сказал. У него не было сил даже на извинения.

Мать и сын остались в атриуме одни.

– Твоя дочь совершенно права, – сказала Аврелия. – Мне нечего добавить к ее словам. Юлия говорила, как лучший оратор на лучших сенатских прениях. Я ее лишь поддержу. Юлия – уже не девочка, а взрослая женщина, смелая и решительная. Согласись на эту кровавую клятву, сынок. Сделай это для дочери, не отнимай у нее права сражаться за общее дело на собственном поле боя с высоко поднятой головой. Даже твой учитель Аполлоний Родосский не выразился бы красноречивее. Ее довод неоспорим: будь она сыном, ты бы не держал ее в тылу, потому что это ее война. Не отнимай у девочки право бороться за общее дело. Кроме того – в этом твоя дочь тоже права, – Помпей не посмеет и пальцем ее тронуть. А если нечто подобное все же случится, хотя вероятность этого ничтожно мала, умная девочка найдет способ оповестить тебя, и ты обрушишь на Помпея такой гнев, что от него не останется даже горсточки праха. Я знаю, на что ты способен, сынок, но знаю и другое: чтобы высвободить все свои силы, ты должен согласиться на эту кровавую клятву, как называет ее девочка… Нет, – поправила она себя, – как называет ее Юлия… которая уже не ребенок, а настоящая женщина. Очень смелая женщина.

Аврелия встала и подошла к сыну.

– И пожалуйста, – добавила она, – не проливай больше вина на эту мозаику. Она стоила больших денег, и я бы хотела содержать ее в чистоте.

XCI

Внутренний враг

Общественный дом, жилище семьи Юлиев

Той же ночью

Цезарь вошел в спальню.

Кальпурния лежала в постели, но, увидев его, привстала в знак уважения.

– Я думала, ты придешь позже, – извинилась она. – Иначе я бы тебя дождалась.

– Все в порядке, – ответил Цезарь, пытаясь расстегнуть застежку на тоге. Проще было бы позвать на помощь атриенсия, но ему не хотелось видеть посторонних.

Кальпурния встала и подошла к мужу. Она расстегнула ему застежку, потом ловко подхватила и сложила его длинную тунику и отнесла сложенную тогу в угол. Цезарь, надевая ночную тунику, подумал, что надо бы извиниться.

– Я сожалею о том, что сказал, – начал он вполголоса. Она растерянно обернулась. – Про развод с тобой и женитьбу на дочери Помпея, – пояснил он. – Я был в отчаянии и искал выход, чтобы не выдавать свою дочь замуж за этого… негодяя. Ты не сделала ничего, что оправдывало бы мое поведение. Я сожалею, – вздохнул он.

– Я понимаю, – ответила Кальпурния.

Он поднял взгляд. Он женился на этой девушке под давлением Помпея, но молодая жена, в отличие от внучки Суллы, держалась просто и скромно, очень стараясь угодить и ему, и остальным членам семьи. Даже Юлия была от нее в восторге.

– Я уделял тебе мало времени с тех пор, как мы поженились, – неуверенно начал он, садясь на кровать и знаком подзывая ее к себе.

– Мой муж – проконсул Рима. У него много неотложных дел.

Цезарь кивнул. В это мгновение он, оказавшийся в тяжелом положении, был готов расстаться с Сервилией. Да, ему будет не хватать ее остроумия и зрелого взгляда на мир, но юная Кальпурния не виновата, что в свои восемнадцать лет плохо разбирается в государственных делах. Девушка относится к нему с бесконечным терпением, она воплощение спокойствия. Она могла бы стать его утешением, особенно с тех пор, как он согласился на брак Юлии с Квинтом Сервилием Цепионом. Теперь помолвка, судя по всему, сорвалась. Но, помимо замужества Юлии, у Цезаря был и другой предмет для беспокойства – уже несколько месяцев.

С Кальпурнией он решил быть откровенным.

– Видишь ли, я хочу кое о чем тебя попросить… – начал он. Она внимательно посмотрела на него. – Моя дочь собирается замуж, не знаю пока за кого: за Квинта Сервилия, как мы думали поначалу, или за мерзавца Помпея. Это еще предстоит решить. Но рано или поздно она покинет дом Юлиев, как уже сделали обе мои сестры, ты меня понимаешь? – (Кальпурния дважды кивнула.) – И если ты отправишься со мной на север, в военный поход, мать останется одна, а я не хочу, чтобы она оставалась без присмотра. – Цезарь покачал головой и несколько секунд молчал, но вскоре продолжил: – Мать – сильная женщина, способная взвалить на свои плечи очень многое, но я хорошо ее знаю и вижу, что с каждым днем она слабеет. Стареет. Ее голова, ее мысли по-прежнему ясны, хотя временами меня тревожит и это, но тело уже не то, что несколько лет назад. И сила не та. Она все медленнее встает и садится. По мелким признакам я понимаю, что каждое движение требует от нее усилий, хотя она пытается это скрыть и ни на что не жалуется. Мать не призна́ется в слабости даже под пытками. – Он улыбнулся и продолжил: – Конечно, есть рабы, но мне будет спокойнее, если кто-нибудь вроде тебя останется дома и… станет за ней присматривать. Ты бы сделала это ради меня?

– Конечно, – ответила Кальпурния. – Все, что пожелает мой муж. Вот только… – (Цезарь выгнул бровь: он не ожидал возражений.) – Только я не знаю, кому о ком придется заботиться.

На устах Кальпурнии мелькнула грустная улыбка.

– Хорошо… – начал было Цезарь, как вдруг голова его закружилась, а живот свело. Прежде он не испытывал ничего подобного… Он сделал усилие и заставил себя продолжить: –