К портретам русских мыслителей - Ирина Бенционовна Роднянская

у М. Хайдеггера – понятие «размыкания». Но энергийные силы удобопревратны. Когда-то С. Аверинцев писал о двух противоположных типах аскезы у буддийских и христианских монахов – при схожей практике они заняты разным «деланием»: одни трудятся над преображением своей природы на пути к обожению, другие стремятся к отрешенности. У христианского духовного опыта и у ницшевской установки на сверхчеловека разрыв еще больше. Вклад Соловьева, утверждается в ходе критического анализа, «невелик». Он «архаичен», зато не «архаично» византийское богословие, с «энергетизмом» которого наш «деконструктор» почему-то не находит у Соловьева ничего общего. Соловьев также «неоригинален». (Упаси нас, Боже, от оригинальности определенного сорта, а с банальностью мы справимся сами.)

Перед нами модный футур-пассеизм, организующий короткое замыкание между одним из изводов православной патристики и завихрениями постмодернизма. Ревизуя классическое наследство, масштабный аудитор приводит философское дело к банкротству. «Деконструкция», сулившая нам обновление, не предложила в результате никакой новой терминологии, никакого философского языка, который бы свидетельствовал об открытии заявленной вроде бы новой философской эры. Нельзя же, в самом деле, принять за философскую терминологию такие прихотливые, ускользающие от содержательных определений, психоидные понятия, как «интенсивность» и «размыкание»?!

Между тем перед русской, как и перед всей европейской философией стоит подлинно насущный вопрос обновления, и не из прогрессистской мании, а из осознания неудовлетворительности онтологии платонизма как не соответствующей самочувствию современного человека. И на запросы нового, народившегося индивида, утратившего веру, но тоскующего по святыне (формула С. Франка), души не только секуляризованной, но и утонченной и усложненной откликнулось возникшее в начале ХХ века новое, живое направление – экзистенциализм, провозвестниками коего оказались опять же русские: Николай Бердяев и Лев Шестов. «Очень изменилась человеческая душевная стихия. Антропология старой святоотеческой литературы не соответствует уже состоянию современного человека»[1115], – утверждает Бердяев в противовес сегодняшнему футур-пассеизму. Но этой душе с обостренным личным самосознанием не соответствует не только старая святоотеческая антропология, но и возможности еще более древней, платонистской онтологии, вошедшей, повторим, не только в корпус русской, но и всей мировой, т.е. европейской философии. Статичные идеи-эйдосы блокируют подлинно творческий акт, детерминируют свободную творческую волю, диктуя действия по образцам; они препятствуют автономии мира от Бога – проблема, над которой бились софиологи В. Соловьев и о. С. Булгаков. На смену неподвижным идеям-эйдосам требовались динамические «идеи-энергии», или «идеи-воления» (В.Н. Лосский), подсказанные паламистской доктриной. Вспомним, что Соловьев, приняв принцип «синергии», уже дал пример перехода от платонизма к паламизму. Бердяев, не приемля «объективированную» бытийную субстанцию, выдвинул – условную, правда – идею «эсхатологической метафизики», которая призвана решать «все вопросы» с точки зрения их конечной судьбы.

Но почувствовав нужду в пересмотре старых онтологических основ немецкой метафизики, русская философия предложила ей на смену еще один термин – «экзистенциальная метафизика»: перспективный для дальнейшей работы мысли над будущей, обновленной философией, которая соединила бы онтологический мир сущностей (эссенций) с энергийным миром экзистенций. Разве это не шаг вперед, и разве он сделан не русской философией?

Автор новой книги Н.В. Мотрошилова не только не отрицает свой предмет, но и ставит своей целью доказать определенное превосходство русской философии перед западной, отмечая ее «глубину, оригинальность в постановке и осмыслении коренных метафизических, общефилософских вопросов» и т.д. (с. 4). Книга «Мыслители России и философия Запада» движется в русле тематически близкого ей труда П.П. Гайденко «Владимир Соловьев и Серебряный век»[1116], где анализ отечественной мысли также «дается в широком контексте европейской философии ХIХ—ХХ вв.» (из аннотации). Между прочим, там подчеркивается – актуальная в свете сегодняшних филиппик по адресу русской философии как не приступившей к осмыслению святоотеческих традиций – мысль о том, что «мы слишком рано и слишком поспешно решили хоронить свое только что возвращенное наследие, в котором еще вчера видели путь к возрождению отечественной духовной культуры»[1117].

«Мыслители России» – это четыре фигуры русской философии: помимо В.С. Соловьева, Н.А. Бердяев, Л. Шестов и С.Л. Франк. По жанру книга двоится между исследованием и педагогическим пособием, где есть и планы семинарских занятий, и методические материалы, и разного рода схемы; по составу – это исчерпывающий сборник авторских текстов на тему. По-видимому, из-за педагогического уклона применяется специфическая методика: сначала автор-лектор ставит забытый богом вопрос в намеренно заостренном и провокативном виде, интригуя студенческую аудиторию, а затем отменяет его как несущественный и давно снятый временем, как бы следуя триаде «тезис – антитезис – тезис». На виду – свидетельства обширной предварительной работы по охвату неохватного материала, в том числе литературы о каждом мыслителе. Жаль только, что среди современных работ автором не был проведен отбор по принципу «хлеб-соль ешь – тараканов в сторону». Более того, «в горизонте внимания», как теперь говорят, преизбыточествуют как раз современные «специалисты», упоминания которых можно было бы избежать ввиду их катастрофической неконкурентоспособности на фоне научно и духовно конгениальных предмету исследователей прошлого (князья Трубецкие, С.М. Лукьянов, Л.М. Лопатин, С.Н. Булгаков, Вяч. Иванов, К.В. Мочульский, Г.В. Флоровский и все, все, все…)[1118].

Н.В. Мотрошилова задумала грандиозное дело – изучить и пере-обсудить жизненный и творческий путь каждой из четырех избранных фигур русского философского возрождения в их связи с западной мыслью. Чего стоит одна только задача – поднять материалы защит двух нашумевших, обросших, казалось, неостановимой печатной полемикой диссертаций В. Соловьева! А перелопатить толстенные тома с тысячей обширнейших примечаний его биографа и друга С.М. Лукьянова, чтобы затем включить нужное в канву своего изложения! А вдуматься в глубокие, системные исследования о нем его коллег, учесть сотни свидетельств воспоминателей! Взяться за обильно прокомментированные соловьевские тексты, включая новые публикации, в вышедших начальных томах Полного двадцатитомного собрания сочинений философа! А проследить связи и переклички русских философов с западной философией – область, в которой зияют особенно «досадные пробелы» (с. 4), требующие восполнения!

«Я предприняла, – объясняет Н. В. Мотрошилова, – специальную исследовательскую работу, долженствующую продемонстрировать не только прямо документированный историей отклик Соловьева на состояние современной ему философии (Эдуард фон Гартман, Ницше, другие авторы), но и объективную перекличку его идей с некоторыми устремлениями западной мысли, которые (подобно философии жизни, неокантианству, феноменологии, фрейдизму) в конце ХIХ века только еще нарождались и потому не достигли мировой известности. В этой книге я выдвигаю [идею] и пытаюсь доказать», что «Соловьев объективно принимал участие в процессе рождения новых парадигм в европейской философии, и некоторые направления его теоретического движения <…> были синхронны и созвучны поискам западной мысли» (с. 15). Автор, не отождествляя эти идеи, находит созвучие между идеями Соловьева и, с другой стороны, Ницше и Бергсона.

Отнесемся внимательно к тому, что было сказано.