История России. XX век. Как Россия шла к ХХ веку. От начала царствования Николая II до конца Гражданской войны (1894–1922). Том I - Коллектив авторов

В короткий срок русская армия преобразилась радикальным образом. «Куда девалось „Христолюбивое воинство“ – кроткие, готовые на самопожертвование солдаты? Такую внезапную перемену понять трудно: не то было влияние массового гипноза, не то душами овладели темные силы…» – размышлял митрополит Евлогий (Георгиевский), пораженный контрастом между солдатами, ушедшими на фронт до революции, и развязными головорезами, в которых очень многие из них превратились после февраля. С первых дней «новой жизни» начались ужасающие своей бесчеловечностью убийства офицеров, чиновников и просто «буржуев», которые совершали революционные солдаты. В одном лишь Кронштадте восставшие матросы убили более 120 офицеров.

Великий князь Николай Николаевич выехал 7 марта из Тифлиса в Ставку, сопровождаемый самыми горячими изъявлениями любви солдат и офицеров. Армия радовалась, что любимый командир вновь встанет во главе её. По всему пути Николая Николаевича приветствовали местные гарнизоны и даже местные Советы. В Харькове Совет рабочих и солдатских депутатов поднес ему «хлеб-соль». Но Московский и Петроградский советы были настроены иначе. Все члены царской фамилии по их постановлению подлежали аресту. 6 марта втайне от самого Великого князя министр-председатель Г. Львов пишет генералу Алексееву в Ставку, что «вопрос о Верховном становится рискованным» и он просит самого генерала Алексеева принять этот пост. Генерал Алексеев, уже ясно видя, что дело идет к развалу страны и разгулу стихийных народных сил, просит «не вносить коренной ломки в вопросы управления армией… Постепенно получаемые от войск донесения указывают на принятие войсками вести о назначении Верховным Главнокомандующим Великого Князя Николая Николаевича с большим удовольствием, радостью, верой в успех, во многих частях восторженно». Он пишет, что 14 крупных городов России уже прислали свои приветствия Великому князю. Но Совдеп твердо настаивает на своем. Керенский, мечтающий о славе Наполеона, хочет сам руководить армией. На том же настаивают и его друзья из Временного правительства. Пока армией командует популярный член династии – всё возможно повернуть вспять, полагают они. «Могу вас заверить, – объявляет Керенский на собрании солдатских и офицерских депутатов, – что Николай Николаевич главнокомандующим не будет».

Ничего не ведающий Великий князь прибыл в Ставку и 10 марта принес присягу Временному правительству. 11 марта князь Львов сообщил генералу Алексееву, что Временное правительство считает невозможным Великому князю оставаться на этом посту. Узнав об этом решении, Николай Николаевич подал 12 марта в отставку. Исполняющим обязанности Верховного Временное правительство назначило генерала Алексеева. В эти же дни по требованию Совета военный министр Гучков уволил в отставку 150 старших военачальников, в том числе 70 начальников дивизий. Обессиленная приказом номер 1, армия теперь была обезглавлена. А большевики между тем разворачивали пораженческую пропаганду на фронте. Военные действия прекратились. Немецкие и русские солдаты встречались на нейтральной полосе между окопами и всячески демонстрировали взаимное нежелание воевать: обнимались, обменивались подарками. Австро-германское командование относилось к таким фактам благосклонно, видя в этом признаки разложения Русской армии. Немцы перебрасывали войска на Западный фронт, а на русском фронте солдаты «братались» с неприятелем с полного согласия и немецкого командования, и фронтовых солдатских комитетов, число которых приближалось к пятидесяти тысячам. Без санкции комитета ни один приказ Временного правительства или командования (кроме оперативных) не имел силы. Распропагандированные солдаты не желали воевать. Офицеров, которые пытались прекратить братание и призывали идти в атаку, убивали выстрелами в спину. Когда в конце сентября германский флот попытался захватить Моонзундский архипелаг, что открывало немцам прямую дорогу на Петроград, руководившему обороной архипелага контр-адмиралу Александру Развозову пришлось справляться: будут ли матросы выполнять его приказы во время сражения.

Свидетельство очевидца

Решив перевестись с разлагающегося румынского фронта в Персию, в корпус генерала Н. Н. Баратова, где еще держалась дисциплина, полковник А. Г. Шкуро со своим отрядом двинулся на Кубань, чтобы после краткого отдыха идти в Персию.

«18 апреля 1917 г. мы подъехали к Харцизску. Уже издали была видна громадная, тысяч в 15, митинговавшая толпа. Бесчисленные красные, черные, голубые и желтые флаги реяли над нею. Едва наш состав остановился, как появились рабочие делегации, чтобы осведомиться, что это за люди и почему без красных флагов и революционных эмблем. „Мы едем домой, – отвечали казаки, – нам это ни к чему“. Тогда „сознательные“ рабочие стали требовать выдачи командного состава, как контрреволюционного, на суд пролетариата. Вахмистр 1-й сотни Назаренко вскочил на пулеметную площадку. „Вы говорите, – крикнул он, обращаясь к толпе, – что вы боретесь за свободу! Какая же это свобода? Мы не хотим носить ваших красных тряпок, а вы хотите принудить нас к этому. Мы иначе понимаем свободу. Казаки давно свободны“. – „Бей его, круши!“ – заревела толпа и бросилась к эшелону. „Гей, казаки, к пулеметам!“ – скомандовал Назаренко. В момент пулеметчики были на своих местах, но стрелять не понадобилось. Давя и опрокидывая друг друга, оглашая воздух воплями животного ужаса, бросилась толпа врассыпную, и лишь стоны ползавших по платформе ушибленных и валявшиеся в изобилии пестрые „олицетворения свободы“ свидетельствовали о недавнем „стихийном подъеме“ чувств сознательного пролетариата». – А. Г. Шкуро. Записки белого партизана. М., 2004. – С. 541.

В тыл устремились многие десятки тысяч дезертиров. В апреле-мае в Киеве можно было видеть то тут, то там плакаты: «Товарищи дезертиры! Все на митинг!» – далее указывалось место и время. Обсуждались сотни тем – независимость Украины, снабжение дезертиров воинским довольствием, помощь рабочим и крестьянам. Только одна тема была запретной на этих митингах – призыв возвращаться на фронт, в окопы. За такие слова избивали жестоко, могли и убить. Среди дезертиров обычным делом были пьянство, разгул, грабеж, насилие.

Свидетельство очевидца

Конец июня. Лейб-гвардии Преображенский полк идет на юг вдоль Юго-Западного фронта на поддержку наступления Гвардейского корпуса. В прифронтовой полосе начался митинг, в котором принимают участие солдаты 2-й гвардейской дивизии, преображенцы, егеря. Командир полка полковник Александр Павлович Кутепов и офицеры подходят к толпе. Беснующаяся толпа хочет поднять Кутепова на штыки. Вот как описывает свидетель событий разыгравшуюся картину: «„На штыки Кутепова!“ … сперва отдельными голосами, а затем все множившимися неистовствовала толпа, взвинчивая и возбуждая себя своими же криками. Заодно доставалось и нам, офицерам… Было видно, как на поляне собирались офицеры небольшими группами… Кутепов вдруг точно вырос. Холодной решимостью засветился его взгляд, и, покрывая голосом крики толпы, он позвал: „Преображенцы, ко мне! Преображенцы, вы ли выдадите своего командира?“ Наваждение спало. Мы в один миг были окружены своими людьми. Полк сомкнулся вокруг своего командира». После этого к Кутепову подходит группа солдат и спрашивает: «Ваше высокоблагородие! Ну чего этим аннексии и контрибуции надо? Хотят воевать, ну и пусть воюют, а мы-то тут при чем?» Оказывается, солдаты думали, что аннексия и контрибуция – это две державы, которые почему-то не хотят мира. Именно так темной солдатской массой воспринимался большевицкий лозунг: «Мир без аннексий и контрибуций»! – Генерал А. П. Кутепов. Минск: Харвест. 2004. – С. 209; 26.

К началу мая всем здравомыслящим людям стало ясно, что дальше так дело продолжаться не может. 9 мая 1917 г. комиссия генерала Алексея Поливанова, работавшая около двух месяцев по заданию Временного правительства, опубликовала «Декларацию прав солдата», окончательно ставившую крест на началах воинской дисциплины. В пику этим действиям, граничащим, по словам генерала А. И. Деникина, с государственной изменой, в Могилеве 7 мая 1917 г. открылся Офицерский съезд, на который приехало более 300 делегатов, из которых более 76 % составляли фронтовики. Съезд проходил до 22 мая, причем все делегаты в один голос говорили одно: страна гибнет и движется к пропасти.

Свидетельство очевидца

На закрытии Офицерского съезда с заключительной речью, прогремевшей на всю Россию, выступил генерал-лейтенант Деникин: «С далеких рубежей земли нашей, забрызганных кровью, собрались вы сюда и принесли нам свою скорбь безысходную, свою душевную печаль. Как живая развернулась перед нами тяжелая картина жизни и работа офицерства среди взбаламученного армейского моря. Вы – бессчетное число раз стоявшие перед лицом смерти! Вы – бестрепетно шедшие впереди своих солдат на густые ряды неприятельской проволоки, под редкий гул родной артиллерии, изменнически лишенной снарядов! Вы – скрепя сердце, но не падая духом, бросавшие последнюю горсть земли в могилу павшего сына, брата, друга! Вы ли теперь дрогнете? Нет! Слабые – поднимите головы. Сильные – передайте вашу решимость, ваш порыв, ваше желание работать для счастья родины, перелейте их в поредевшие ряды наших товарищей на фронте. Вы не одни: с вами все, что есть честного, мыслящего, все, что остановилось на грани упраздняемого ныне здравого смысла. С вами пойдет и солдат, поняв ясно, что вы ведете его не назад – к бесправию и нищете духовной, а вперед – к свободе и свету. И тогда над врагом разразится такой громовой удар, который покончит и с ним и с войной. Проживши с вами три года войны одной жизнью, одной мыслью, деливший с вами яркую радость победы и жгучую боль отступления, я имею право бросить тем господам, которые плюнули нам в душу, которые с первых же дней революции свершили свое каиново дело над офицерским корпусом… я имею право бросить им: вы лжете! Русский офицер никогда не был ни наемником, ни опричником. Забитый, загнанный, обездоленный не менее, чем вы, условиями старого режима, влача полунищенское существование, наш армейский офицер сквозь бедную трудовую жизнь свою донес, однако, до Отечественной войны – как яркий светильник – жажду подвига. Подвига – для счастья родины. Пусть же сквозь эти стены услышат мой призыв и строители новой государственной жизни: берегите офицера! Ибо от века и доныне он стоит верно и бессменно на страже русской государственности. Сменить его может только смерть». – А. И. Деникин. Очерки Русской смуты. Т. I. Крушение власти и армии. М.: Айрис-Пресс, 2006. – С. 435–436.