Стрижи - Фернандо Арамбуру
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда мы ехали туда, я предложил ей ненадолго сесть за руль на отрезке А-6, где ранним воскресным утром движения почти не было. Чтобы попрактиковалась и не забыла, чему научилась.
– Ты с ума сошел? Она нас угробит, – тут же подал голос Хромой.
Ведя машину, Агеда старалась побороть неуверенность в себе и нервное возбуждение, а поэтому не переставала говорить. Она ехала так медленно, что Хромой не выдержал и где-то рядом с Лас-Росасом спросил, не лучше ли будет нам с ним пойти пешком и подождать Агеду уже в пункте назначения.
Во второй половине дня мы высадили Агеду вместе с толстым псом у подъезда ее дома. С тротуара она совсем по-детски послала нам воздушный поцелуй. Мы смотрели, как она удаляется – широкий зад, широкая спина и широкая талия. Мой друг вздохнул:
– Какая красотка и до чего одинока.
20.
Вернувшись домой, я позвонил Никите. Он сразу же заявил, что у него нет времени. Они с товарищами красят стены в захваченной ими квартире.
– Кончится тем, что ты угодишь в тюрьму.
– Вот и хорошо, там не надо будет работать.
Сын попросил позвонить ему завтра. Так я и поступил. Но этот мерзавец попытался опять от меня отбрыкнуться. Я настаивал, пока он не согласился уделить мне пять минут своего драгоценного времени.
– Как твоя кожа?
– При мне.
Потом сказал, что не понимает, зачем я опять пристаю к нему с «той давнишней ерундой», сколько уж лет прошло. Он хотел оправдаться: дети, они и не такое иногда вытворяют. И не со зла, разумеется. Разве сам я, когда носил короткие штанишки, был святым?
– Ведь вы с мамой купили им тогда новую гитару, куда лучше прежней, правда?
Ему до сих пор кажется, что мы в тот раз повели себя «суперски» и даже не отлупили его.
Теперь настал мой черед оправдываться:
– Как тебе известно, в четверг похоронили твою двоюродную сестру. Все эти дни я много думаю о ней и подраскис, вспоминая разные семейные истории.
Никита, по его словам, мало что помнит – слишком много воды утекло, он тогда был совсем мальчишкой, лет восьми или около того.
Мы с Амелией совершили большую ошибку: в гостях у бабушки на несколько минут выпустили сына из виду.
Поздним утром, перед выходом из дому, Амалия заявила, что дорого бы заплатила, лишь бы не тащиться на семейный обед. Я попытался ее уговорить: мама празднует свой день рождения, она наготовила всякой еды, она одинокая вдова, она нас с нетерпением ждет. Я проявил настойчивость: пожалуйста, дорогая, и так далее. Говорил, что мы уедем пораньше, что я-то не отказываюсь навещать ее родителей, хотя мне у них тоже бывает не слишком весело. И я победил. Амалия согласилась ехать – с отвращением, набрав в легкие побольше воздуху, словно для того, чтобы потом до вечера уже не дышать.
Мама устроила в гостиной что-то вроде сцены для Безупречных девочек, которые продемонстрировали нам свои музыкальные достижения, не столь безупречные, как они сами, но обставлено все было очень торжественно. Старшая, не отрывая глаз от нот, которые держала перед ней мать, изобразила на поперечной флейте что-то затейливое, несколько раз откровенно сфальшивив. Рауль поспешил ее оправдать:
– Она ведь еще только учится.
Младшая уже пару месяцев посещала музыкальную школу и освоила несколько аккордов на гитаре. Вдвоем они сыграли и спели Happy Birthday to You – тоненькими голосками и с испанским акцентом. Именинница таяла от восторга, с трудом сдерживала слезы и, кажется, решила (наверняка не в первый раз) тайком отблагодарить любимых внучек. После этого короткого концерта Мария Элена – на мой взгляд, с самыми лучшими намерениями – спросила Никиту, не хочет ли он тоже научиться играть на каком-нибудь инструменте. Мальчишка растерянно глянул на нас с Амалией. Он и со школьными-то делами едва справлялся… Только музыки ему и не хватало, чтобы приумножить коллекцию нескончаемых бед.
Пока сестры демонстрировали свои умения под внимательными взорами взрослых, он гримасничал у них за спиной, не в силах хоть минуту посидеть спокойно, и явно портил им все торжество, несмотря на наши строгие замечания. А когда мы дружно зааплодировали Безупречным девочкам, таким воспитанным и чистеньким, таким разряженным и красиво причесанным, с ленточками в косичках, Никита вдруг истошно взревел – поскольку на него никто не обращал внимания, и он просто не мог этого пережить.
Как он рассказал мне сегодня по телефону, они с кузиной вдвоем оказались на лоджии под навесом: Хулия сидела на маленьком стульчике, он стоял рядом. Она – дзынь-дзынь-дзынь – играла на своей гитаре, именно на своей, потому что гитару купили специально для нее; и полированная деревянная поверхность очень красиво сверкала под лучами предвечернего солнца. Никита попытался сунуть палец в отверстие инструмента, но девочка помешала ему, и тогда он рассвирепел и отобрал у нее гитару. Как он мне рассказал, Хулия попыталась вернуть ее и пригрозила, что позовет родителей.
– Отдай гитару, отдай немедленно. Ты ее сломаешь.
Дальнейшее происходило уже в гостиной на глазах у взрослых. Хулия вошла, заливаясь слезами. Она так громко и безутешно рыдала, что не могла произнести ни слова, хотя и старалась описать, что же случилось на лоджии. Следом появился Никита, он шел черепашьим шагом, и это было даже более чем подозрительно. Не знаю, как остальным, но мне достаточно было увидеть его физиономию, чтобы догадаться, что он в очередной раз что-то отчебучил. Мы все кинулись на лоджию: разбитая гитара лежала внизу, на тротуаре. Вокруг стояли и смотрели вверх прохожие.
Я сразу стал просить Рауля и Марию Элену не нервничать: разумеется, мы немедленно купим девочке новую гитару. Честно говоря, брату ничего не стоило спустить все на тормозах. Но он повел себя иначе.
– Надеемся, что вы так и поступите, – сухо бросил он с оскорбленным видом.
И больше нам говорить было не о чем. Мама была не в силах вынести это тягостное молчание; кажется, ей было непонятно, почему мы тут же не отчитали Никиту или даже не отлупили его, как было принято раньше в нашей семье. Она стала ругать внука, а тот в ответ показал бабушке язык. Амалия знаком дала мне понять, что нам пора уходить; и вскоре мы начали прощаться, но прежде
