Я иду искать. История вторая - Олег Верещагин

— Что это? — спросил Олег, и голос показался ему самому глухим и несвязным, будто и впрямь заговорил камень. Ответа не было. Олег поднял голову — и сумасшедшее небо Мира — с солнцем, узкой кривой полосой Ока Ночи, Невзглядом и всеми дневными звездами — рухнуло на него...

...Олег открыл глаза.

Йерикка стоял напротив в прежней позе. И ничего не изменилось.

Кроме одного — Олегу больше не было холодно.

Сперва он подумал, что окоченел до последней степени. Но пальцы шевелились, шевелились губе, а ни ветра ни холода не ощущалось. Олег посмотрел вокруг. Кажется, у него кружилась голова? Странно...

Он поднял вверх, в небо, руку с мечом. Йерикка синхронно повторил его жест, и Олег услышал голос друга:

— Щит Дажьбожий,Солнце славянства,Прими мое дело.Прими мою службу.

Отринь от неправды.Отринь от измены,Отринь от страха,Отринь от соблазна!

Пусть так случится,Как сказано, станет,Об этом прошу я,Дажьбог Сварожич!

В следующий миг Олег вскинул меч и первый раз в жизни ПРЕДУПРЕДИЛ удар Йерикки — с такой силой, что тот рухнул на колено, а выбитый меч за­звенел по камню.

Смеясь, рыжий горец подобрал орудие и, покачивая головой, долго смот­рел на растерянно моргавшего Олега, пока тот не спросил:

— Что со мной?!

— Посмотри вокруг, — сказал. Йерикка.

Олег огляделся. И понял, что это — ЕГО мир. Навсегда. Понял, что жизнь сложится, как ему нужно. Что он добьётся чего хочет и одолеет любую беду. Мир был прекрасен, он был полон тайн, он звал, манил, обещал. Наверное нико­гда еще так Олегу не хотелось жить, никогда не радовался он жизни и не воспринимал ее так ярко и полно. И никогда не думал так спокойно о том, что ее — эту жизнь — можно отдать за все вокруг. И — о том, что придётся много драться, и не только здесь драться... но ощущал, что и на этом пути его ждет успех.

Он смотрел на мир глазами волхва.

— Эрик, — тихо сказал Олег, — если ты видишь то же, что я, и чувствуешь то же — я тебе завидую. У тебя это было много лет, а я прозрел только сейчас...

— Пошли, — весело ПОДУМАЛ Йерикка, — мне еще одежду надо найти!

Ну вот, исчезла дрожь в руках,Теперь — наверх!Ну вот, сорвался в пропасть страхНавек, навек.Для остановки нет причин — Иду, скользя...И в мире нет таких вершин,Что взять нельзя.

Среди нехоженых путейОдин путь — мой,Среди невзятых рубежейОдин — за мной!А имена тех, кто здесь лег,Снега таят...Среди нехоженых дорогОдна — моя!

Здесь голубым сияньем льдовВесь склон облит,И тайну чьих-нибудь следовГранит хранит...И я гляжу в свою мечтуПоверх головИ свято верю в чистотуСнегов и слов!

И пусть пройдет немалый срок — Мне не забыть,Что здесь сомнения я смогВ себе убить.В тот день шептала мне вода:Удач — всегда!..А день... какой был день тогда?Ах да — среда! [40]

Корчма у перевала стояла всегда, сколько помнили себя жители этих мест. И сейчас в ней хватало посетителей — чета Гоймира обнаружила у ко­новязи не меньше полусотни засёдланных лошадей, которым лишь вынули изо ртов мундштуки — чтоб те могли поесть и попить. Расположившись на склоне холма, среди заснеженных деревьев, горцы наблюдали за корчмой, пытаясь по­нять, кто там обосновался. Вообще-то оборона проходила западнее, но мало ли...

— Хангары? — озабоченно шепнул Олег. Йерикка, не отрывавшийся от бинокля, уверенно возразил:

— Нет. Клейма разные, седла разные, потники разные... Похоже, это лесовики.

На всякий случай страхуя друг друга, горцы начали перебираться к корчме, из которой слышался шум, пение и выкрики. Входить сразу никто не стал. Война научила не доверять даже очевидным вещам. Распластавшись по стенам, взяв на прицел двери, ребята осторожно заглядывали в окна...

Им открылась удивительная и отрадная одновременно картина. За столами в большом зале, не снимая оружия, ели и пили самогон не меньше полусотни разно одетых и вооруженных людей, среди которых оказалось и несколько знакомых лиц — жителей соседних с Рысьим Логовом лесных весей, которые остались прикрывать Сохатый Перевал. Среди общей массы выделялся молодой священник в рясе, из-под которой виднелись сапоги со шпорами, а поверх нее висели наперсный крест, маузер в деревянной кобуре и ППС. Подперев голову рукой, он, пожалуй, внимательней всех слушал высокого парнишку в кожаной куртке, с наганом на поясе — с круглой... гитарой (Олег так и не узнал, как называется этот инструмент) наперевес он ходил между столов и, подмигивая людям так задорно, что они непременно улыбались в ответ, распевал дурашли­во:

— Где я только не был,Чего я не отведал — Березовую кашу.Крапиву-лебеду...Только вот на небе яНи разу не обедал...

— он поник головой, удрученно вздохнул, а потом вскинулся и, подмигнув священнику, елейно закончил:

— Господи, прости меня — Я с этим обожду!

Лесовики захохотали, глуша еще певшего мальчишку. Священник ловким движением прихватил светлую прядь и, пригнув парня к себе, щелкнул в лоб:

— Хорошо поёшь, стервец!

— Благословил, батюшка, — улыбаясь, певец потер краснеющий лоб. Хохот усилился.

— Наши, — кивнул Йерикка. — Вот и Колька Белев... Пошли, только спокойно, без эффектов, а то еще стрельба начнется...

...Горцы вошли внутрь одновременно с тем, как со второго этажа в сопровождении хозяина появился хорошо им знакомый человек.

— Степаньшин! — закричал Гоймир. — От то! Откуда ты?!

Оборвав разговор на полуслове, Степаньшин несколько секунд недоу­менно смотрел на худощавого парня с обветренным лицом и длинными волосами, потом грянул: