Женщины средиземноморского экспресса. Книги 1-3 - Жюльетта Бенцони

– Старый господин?

– Так венцы зовут своего императора, вкладывая в эти слова бездну уважения и привязанности. Он так настрадался! Смерть сына в Майерлинге, гибель жены от рук анархиста… Столько ран, во он умело их прячет, хотя они никогда не заживут. Добавьте к этому его нелюбовь к эрцгерцогу Францу-Фердинанду, теперешнему наследнику престола…

– И вы могли бы добиться для меня аудиенции?

– Его величество неоднократно изъявлял желание принять меня самого, даже настаивал; однако теперь мы уже не успеем. После праздника Святой Анны император отбывает в Исль, где проводит самый тяжелый отрезок лета. Там его охотничьи угодья, к тому же там он в свое время повстречался с «Сисси», там они обручились… О том, чтобы беспокоить его там, не может идти и речи.

– Добиваться аудиенции приходится очень подолгу?

– Еще как! При дворе заведен прямо-таки испанский этикет, к тому же не следует забывать о весьма придирчивой полиции, которая не подпускает к монарху иностранцев из опасения покушений. Впрочем, если вы когда-нибудь возвратитесь в Европу, я буду всецело в вашем распоряжении…

– Я не возвращусь в Европу. Во всяком случае, это случится еще очень не скоро. К тому же это не столь важно: я иду по следу маленькой эрцгерцогини, а не старого господина. Мне бы очень хотелось прогуляться в парке под звуки ариетт Моцарта…

– Чтобы утешить вас, я отвезу вас откушать в ресторан «Папперль», что в Пратере. Вы отведаете там совершеннейшие knodels под штраусовские вальсы.

Карета развернулась и поехала через Вену самым долгим путем – по диагонали. По дороге друзья старались болтать только на общие темы. Моден живописал окружение императора, самых видных людей Вены, великого композитора Густава Малера, уже семь лет дирижирующего в Опере – к сожалению, сейчас не сезон, театр закрыт! – а также весьма необычную личность – профессора Зигмунда Фрейда, назначенного двумя годами раньше преподавать в Венском университете.

– Удивительный человек? Можно подумать, что в человеческой душе для него нет секретов.

– Вы рекомендуете мне проконсультироваться у него? – спросила Александра, слегка улыбаясь.

– Вам, образцу уравновешенности? Дорогая, – пылко произнес он, – ваше выздоровление зависит от вас одной. Кажется, вы сильно любите своего мужа? Я неоднократно слышал, как вы называли его «замечательной личностью»…

– Это так… Но у него не хватило любви ко мне, чтобы броситься на помощь, когда в этом возникла нужда. Я написала ему письмо, в котором просила приехать, чтобы оставшуюся часть отдыха провести вдвоем. В ответ же получила всего лишь сухую отписку, в которой он в приказном тоне требовал, чтобы я плыла назад первым же пароходом. Если бы он приехал, то ничего бы не произошло, и я бы до сих пор оставалась счастливой.

– Его письмо вас настолько оскорбило?

– Невероятно! Оно послужило доказательством, что Джонатан меня плохо знает и любит далеко не так сильно, как я считала.

– Каким же был ваш ответ?

– Никакого ответа! Я не пишу ему вот уже больше месяца…

– Не уверен, что вы поступаете правильно. Жена должна повиноваться мужу.

– Только не у нас! Никогда американка не согласится, чтобы ее до такой степени закабалили! Мы во всем равны с мужчинами, и закон рано или поздно будет вынужден это признать, предоставив нам право голоса.

Тут Моден не вытерпел и расхохотался:

– Выходит, вы суфражистка? Позвольте сообщить, что вам это нисколько не идет. Те, кого мне довелось наблюдать в Англии, нисколько на вас не похожи: они все как на подбор похожи на драконов, одетых в форму Армии Спасения.

– Мне надо было заранее предусмотреть, что вы не одобрите мою позицию.

– Речь не об одобрении или неодобрении; просто вы меня позабавили. Полагаю, наши женщины проявляют больше благоразумия. Вместо того, чтобы требовать официального уравнивания с мужчинами, они предпочитают подчинять их себе иным способом, а для этой борьбы вы вооружены еще лучше, чем многие из них. Поверьте мне, дорогая, вам надо возвращаться домой, не медля ни минуты! Ваш муж уже много недель не видит вашей улыбки; так не лишайте же его ее и дальше! Уверен, он ждет не дождется, чтобы заключить вас в объятия. •

– Вина не на мне, а на нем; если кто-то обязан просить прощения, то только он!

– Кто говорит о прощении? Просто возвращайтесь в Нью-Йорк, миссис Каррингтон! Вы не созданы для одиноких вояжей. Когда между нами и вами окажется вся ширь Атлантики, то, уверен, вы снова станете самой собой – царицей Нью-Йорка!

– Что я буду за царица, если возвращусь побежденной? Франция украла мою тетю, а теперь настала очередь этой девушки…

– Я смотрю на вещи по-другому. Побеждены они… к тому же не будьте вы так суровы с маленькой мисс Хопкинс! Лучше думайте о наказании, которое ее ожидает.

– Наказание? Какое?

Маркиз взял руку прекрасной спутницы и поцеловал ее.

– Рабство, дорогая моя, страшное рабство, которое есть удел французских женщин. Разве они не клянутся повиноваться мужьям?

Обед вышел чудесный;, вечером Моден повел Александру в знаменитый Испанский манеж в Хофурге, где она с замиранием сердца наблюдала за фокусами «липиззанов», восхитительных белых лошадей, каких нет больше нигде в Европе, на которых гарцевали лучшие в целом свете всадники. Вечером он повел ее ужинать в «Саше», где они слушали цыган и пили токайское.

Александра наслаждалась каждым мгновением вечера. Она знала, что больше им не придется быть вместе: назавтра Моден уезжал в Венгрию, где его ждал принц Эстергази.

Пройдет очень много времени, прежде чем они сумеют снова повстречаться. Вполне вероятно, им вообще больше не суждено увидеться…

Когда настал момент расставания, они застыли на ступенях отеля «Империаль». Александре взгрустнулось. Этот безупречный кавалер стал для нее самым лучшим из друзей. Она знала, что никогда его не забудет.

– Пожелайте мне счастливого пути, маркиз! – сказала она, протягивая ему руку. – Я тоже уеду завтра из Вены.

– Так быстро?

– Да. Я приехала сюда, не зная толком, зачем мне это. Наша встреча придала этой эскападе какой-то смысл, но теперь у меня нет ни малейшего желания оставаться: ведь рядом больше не будет вас!

– Вы тронули меня больше, чем я способен выразить словами, мадам! – прочувствованно молвил маркиз. – Конечно, мне далеко до примерного христианина, однако я стану молить Господа, чтобы Он возвратил вам по крайней мере былую жизнерадостность, а также – почему бы и нет? – счастье.

– Я не люблю писать письма, но если ваши мольбы принесут плоды, вы будете первым, кто об этом узнает.

Вопреки своим намерениям, Александра выехала из