Эхо прошлого - Диана Гэблдон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Не так уж и плохо, — произнес Уильям, вытерев рот. — Пока.
Он дважды терялся в тумане — то ли наяву, то ли в ночных кошмарах. И опять брел вслепую сквозь белую пелену, такую густую, что не разглядишь ног; а вокруг звучали голоса мертвецов.
Уильям закрыл глаза, предпочитая темноту клубящейся вокруг белизне, но все равно ощущал холодное прикосновение тумана к лицу. Снова раздались голоса, однако теперь он их не слушал.
Уильям решительно поднялся. Чистой воды безумие — брести наугад по болоту, спотыкаясь о кочки и цепляющуюся за ноги траву, — и все же надо идти. Он привязал сковороду к поясу, обернул плечи мокрой парусиной и зашарил вокруг в поисках подходящей палки. Можжевельник не годился, его древесина крошилась под ножом, а ветки были коротки. Амбровое дерево и нисса оказались немногим лучше. Вот бы найти ольху!
Он целый век шел сквозь туман, осторожно пробуя почву впереди себя ногой. Наткнувшись на дерево, Уильям прижимал его листья ко рту и носу в попытке определить, что это за вид. Наконец набрел на ольховую рощу, выбрал подходящее деревце, ухватил его обеими руками и выдернул под шорох осыпающейся земли и водопад листьев. Внезапно на ноги упало что-то тяжелое — змея. Уползла…
Невзирая на холод, Уильяма прошиб пот. Он отвязал сковородку и осторожно постучал ею по невидимой из-за тумана земле. Вокруг ничто не двигалось, а почва оказалась достаточно твердой, и Уильям перевернул сковороду и сел на нее. Вынул нож и, поднеся ольху ближе к лицу, чтобы не порезаться, укоротил деревце до шести футов и заострил один его конец.
Великое Мрачное болото опасно, но кишит дичью — именно это влечет охотников в его таинственные дебри. На медведя или оленя с этим самодельным копьем Уильям не пошел бы, однако острожить лягушек он умел хорошо, по крайней мере раньше. Научился у слуги из поместья деда и частенько практиковался, пока жил с отцом в Виргинии. Хотя в последние годы в Лондоне ему не приходилось применять это умение, он все же надеялся, что не позабыл его.
Вокруг оживленно кричали лягушки, не обращая внимания на туман.
— Брекекекс, коакс, коакс! Брекекекс, коакс! — прошептал Уильям.
Увы, цитата из комедии Аристофана на лягушек впечатления не произвела.
— Подождите-ка немного, — сказал им Уильям, пальцем пробуя остроту копья. Правильная острога должна быть трезубой… Почему бы и нет? У него масса времени.
Прикусив язык от усердия, он заострил еще две ветки и привязал их к своему копью. Сначала для обвязки хотел ободрать кору с можжевельника, затем передумал и оторвал полоску ткани от залохматившейся снизу рубахи.
После грозы все вокруг изрядно промокло. Уильям потерял трутницу, но вряд ли даже божьи молнии, наподобие тех, что он видел ночью, здесь что-нибудь подожгли бы. С другой стороны, к тому времени, как взойдет солнце и Уильям наконец поймает лягушку, он, быть может, уже отчается настолько, что съест свою добычу сырой.
Как ни странно, эта мысль его успокоила. Голодать не придется, не придется и страдать от жажды — болото удерживает воду подобно губке.
Болото, хотя и огромное, все же имеет границы. И Уильям найдет их, как только появится солнце. Нужно только не ходить кругами, а выйти на твердую землю или, еще лучше, к озеру, на берегу которого стоит Дизмэл.
Все будет хорошо — если не провалиться в трясину, не стать добычей хищника, не подхватить лихорадку от грязной воды или болотных испарений.
Уильям проверил острогу, осторожно вонзив ее в грязь. Обвязка выдержала. Скоро туман рассеется…
Однако туман и не думал рассеиваться, скорее, густел. Уильям едва различал свои пальцы. Вздохнув, он плотнее укутался в мокрое пальто, поставил острогу рядом, оперся спиной на ольху и, чтобы сохранить тепло, обнял руками колени. А от окружающей белизны отгородился закрытыми глазами.
По-прежнему кричали лягушки. С закрытыми глазами Уильям начал слышать и другие болотные звуки. Большинство птиц молчали, как и он, пережидая туман, зато время от времени доносился гулкий рев выпи. Невдалеке кто-то плескался — наверное, ондатра. Громко плюхнулась в воду с бревна черепаха. Простые, понятные звуки. Зато слабое шуршание нервировало — неясно, то ли шелестят листья, хотя ветра не было, то ли кто-то охотился. Какой-то маленький зверек пронзительно вскрикнул и затих. Да и само болото то кряхтело, то вздыхало…
Уильям шевельнулся и внезапно ощутил что-то под челюстью. Рука нащупала присосавшуюся к шее пиявку. Он брезгливо оторвал ее и зашвырнул подальше в туман. Ощупав себя дрожащими руками, вновь скорчился на земле, пытаясь сопротивляться нахлынувшим вместе с туманом воспоминаниям.
Он слышал, как его звала мать — его родная мать, — поэтому и пошел тогда в туман. Дедушка с бабушкой, мама Изабель и несколько друзей устроили пикник в низине. Когда сгустился туман — как всегда внезапно, — все засуетились и принялись паковать вещи, предоставив Уильяма самому себе. Он смотрел на неумолимое приближение белого вала и мог поклясться чем угодно, что слышал женский шепот. Слов было не разобрать, однако женщина звала, и Уильям знал, что зовет она его. И он пошел в туман. На какое-то время его очаровало шевеление водяного пара у земли — он вился, мерцал и казался живым. Но когда туман стал гуще, Уильям понял, что заблудился.
Он звал. Сначала женщину, которую счел матерью. «Мертвецы приходят с туманом». Чуть ли не единственное, что он знал о своей матери, — она умерла, когда ей было примерно столько же лет, сколько ему сейчас. Говорили, что у него ее волосы и ее дар ладить с лошадьми.
Она отвечала ему — без слов, одним голосом. Он ощущал ласку ее прохладных пальцев на лице и зачарованно шел дальше, пока не упал в расщелину. От удара вышибло дух, и он лежал, оцепеневший, глядя, как плывущий над ним туман спешит поглотить все вокруг. Потом он услышал, как шепчутся скалы, и пополз, а затем и побежал. Снова упал, снова поднялся и побежал дальше.
Вскоре он рухнул наземь, не в силах больше двигаться, и съежился в страхе на жесткой траве, окруженный пустотой, ослепленный ею. Когда его позвали знакомые голоса, он хотел откликнуться, но лишь
