Фенэтиламины, которые я знал и любил. Часть 1 - Александр Шульгин

Он присел на кровать и спросил, какого уровня активности достиг, на мой взгляд, наркотик. «Мне кажется, где-то плюс два», - сказала я.

У него взметнулись брови от удивления. Потом Шура нахмурился и сказал мне: «Может, ты очень чувствительна к этому соединению; не могу понять, как ты достигла уровня плюс два при увеличении дозы всего лишь на десять миллиграммов от той, что принимал я».

Я сказала, что тоже не могу этого понять, но очевидно, что этот препарат не войдет в число моих любимых ни на одном уровне. В этом я была уверена. По крайней мере, все, что было до сих пор, мне не очень нравилось.

Шура спросил о нагрузке на тело и на нервную систему. «С этим, похоже, все нормально, - сказала я. - Я просто чувствую психический дискомфорт».

Он задумчиво похлопал меня по ноге, а затем предложил: «Почему бы тебе не выйти на улицу? Вдруг это улучшит дело?»

- Ладно, я попробую, - сказала я, вовсе не чувствуя прилива энтузиазма от этой идеи. Я встала с кровати и пошла по коридору к задней двери. До меня донесся Шурин голос: «Тебе составить компанию?»

- Нет, спасибо, позволь мне попробовать это самой, по крайней мере, вначале.

Я медленно пошла по тропинке мимо лаборатории и вверх по короткой кирпичной лестнице. Я обнимала себя руками, спасаясь от холода, и чувствовала легкое раздражение. Я добралась до края заросшего травой откоса. В хорошую погоду мы частенько сидели здесь с Шурой на полотняных стульях, качавшихся на неровной земле, и смотрели на долину.

Я перевела взгляд на гору, высившуюся на востоке, а потом посмотрела на север, где находилась столица округа, старинный городок Мартинез прятался под тонким белесым покрывалом из тумана. Кроме небольшого раздражения, я больше ничего не ощущала. Не было ни восторга, ни депрессии, ни страха; не было вообще никаких эмоций. Лежавшая внизу долина и гора были на своих местах, но вокруг себя я не видела ни красоты, ни уродства и не чувствовала привязанности к чему бы то ни было.

Все, что открывалось моему взору, усиленно заявляло о своем существовании, но не имело ко мне никакого отношения.

Окружающий мир кажется холодным, ясным, отстраненным и не вызывает во мне ответной реакции. Меня ничто не заботит. Это означает, что этот проклятый наркотик не пойдет дальше Шуры и меня. Ну, ну, почем знать! В конце концов, словосочетание «проклятый наркотик» подразумевает некоторое чувство. Какая-то часть меня чувствует злость! Это интересно.

Пока я стояла, наблюдая за туманом в конце долины, в моем отношении к нему появился новый момент: туман стал казаться мне живым - холодной, белой и чужой субстанцией. Похоже, мрачно подумала я, на мое собственное состояние, воплощенное в природе.

Я чувствую себя так потому, что я вижу природу такой, какая она есть на самом деле, то есть без сентиментального ретуширования, к которому обычно прибегают люди? Люди всегда думают: «Мне нравится это дерево или вон та речка; я люблю эту гору, эти холмы. Поэтому я им тоже нравлюсь, они любят меня». Сами того не осознавая, мы проецируем на природу исключительно человеческие чувства, которые она не разделяет и до которых ей нет дела. Так ли это? Я не чувствую никаких эмоций, потому что настроилась на то, что меня окружает, и вижу этот мир без прикрас. Передо мной предстал природный ландшафт, в котором эмоциям вообще нет места. Лишь животные и люди испытывают их. Больше в природе их не существует.

Мой желудок по-прежнему не был уверен в себе, поэтому я пошла обратно в дом и остановилась в дверях Шуриного кабинета, чтобы сказать ему, может, мне стоит немного поесть.

- Как внешний мир? - спросил Шура.

- Боюсь, я не смогла оценить его по достоинству. Все вокруг было очень странное, прохладное и не особенно дружественное, так что я подумала, что лучше мне вернуться домой и подогреть себе супа. Ты будешь со мной?

- Конечно, с удовольствием. Тебе помочь?

- Да что ты, нет, спасибо. Я в порядке.

За столом Шура взял меня за руку и на минуту задержал ее в своей руке. Горячие сливки в томатном супе и хлеб помогли мне почувствовать себя немного лучше.

Когда мы закончили обедать, Шура откинулся на стуле, посмотрел на меня, слегка улыбаясь, и произнес:

- Ну, кажется, мы должны сказать, что это удивительный эксперимент, по меньшей мере!

- Да уж. Но не очень-то он приятный. У меня как-то выровнялись все эмоции, а это мне просто... не... нравится. Это на самом деле странное ощущение; я осознаю, что какая-то часть меня злится на происходящее, но я не могу связать себя с этой злостью. Я знаю, что смогу это пережить завтра, когда вернусь в нормальное состояние, но сейчас, похоже, я не в силах почувствовать собственное ожесточение. Я просто знаю, что оно есть.

Шура кивнул.

- На каком уровне ты сейчас находишься? - спросил он.

- О, думаю, эффект снижается. Слава Богу, я уже спускаюсь вниз. Наверное, где-то плюс один.

- Хорошо. С этого момента я собираюсь быть очень осторожным с этим препаратом. С одной стороны, может оказаться так, что он стоит того, чтобы с ним работать дальше, а с другой - после того, что ты рассказала, насчет этого возникают кое-какие сомнения. Бесспорно, мы наблюдаем очень резкое возрастание чувствительности к данному наркотику.

- Угу, вот уж точно.

- С тобой все будет нормально?

- О, да. Я помою посуду, потом просто отдохну и посмотрю телевизор, пока окончательно не приду в себя.

Шура подошел ко мне и прижал мою голову к своему животу. Он погладил рукой мои волосы, потом наклонился и поцеловал меня в лоб. Я крепко обняла его и встала, чтобы убрать со стола.

К девяти часам вечера я уже почти вернулась в обычное состояние. Оставалось лишь ощущение эмоциональной вялости, и еще не до конца исчезло впечатление оторванности от окружающего мира. Но я заняла себя телепрограммами и оторвалась от телевизора лишь тогда, когда приступ зевоты просигнализировал, что пора бы идти спать.

Прижавшись спиной к спине Шуры, я обнаружила, что с моей нервной системой не все в порядке. Один раз я даже задрожала. Это явление, когда человек вздрагивает во время беспокойного засыпания, Шура называл «рывками». Через несколько минут в моем правом ухе раздалось ужасно агрессивное гудение, проникавшее все глубже в меня. Я испытывала такое раньше и знала, что это жужжала лишь воображаемая оса, но чувство уязвимости у меня на некоторое время осталось. Я послала Шуре мысленное сообщение о том, что мое тело оказалось слишком чувствительным к этой штуке.

Я хорошо поспала. Проснувшись, я посмотрела на солнечные лучи, залившие потолок, и подумала, Боже мой, что за ужасный день был вчера. Это было просто жутко! Я села на кровати, спустила ноги на пол, собираясь бежать в туалет, снова оглянулась вокруг и в короткий миг охватившего меня шока поняла, что я все еще была под наркотиком. Его воздействие не закончилось.