История одной семьи - Майя Улановская

Стихотворения прекрасны. В особенности «Родине». Хороши не только по чувству, но и по технике выполнения. Неужели это ты? Я тебе напишу отдельно, а это только, чтобы избежать недоразумения. Целую, папа

17.7.55

Дорогой Маёчек, здравствуй!

Получил, наконец, авиа-письмо Иринки. Она писала его, сидя у мамы. Из него я узнал, что мама хорошо выглядит, что она несколько поправилась, но мало изменилась, несмотря на седые волосы. Теперь я с ещё большим нетерпением буду ждать впечатлений мамы об Ирине. Я знаю, что она хорошенькая — она всегда такой была, но её духовный облик для меня совершенно неясен. В духовном отношении она нам с мамой обязана ещё меньше твоего. Какой она получилась?

Твоё письмо со стихотворениями ношу в кармане с собою и одно из них, «Родине», показываю умным людям. «Сон» я никому не показываю потому, что оно очень автобиографично, и думаю, что я не имею права его показывать. «Родине» — хорошо. Это даже мне, совершенно бездарному в поэзии, очевидно. Я имею ввиду исполнение. «Страдалец народ», «русский край» — всё это народническое, и вызывает во мне какое-то смешанное чувство. Не пройденный ли это этап? Не нужна ли какая-то другая исходная позиция?

Между молодёжью моего времени и тобой с друзьями — существенная разница. Нам не нужно было так много знать. Была совершенно очевидная, общепризнанная ближайшая задача. Все противоречия и расхождения были далеко впереди и представляли, т. сказать, академический интерес. У вас — совершенно другое дело. Вам необходимо знать неизмеримо больше, а знаете вы ещё меньше нашего.

Я уже писал тебе, что я тут беседую иногда с умными людьми. На днях я гулял с одним «бывшим» историком. Разговор как-то перешёл на такую, казалось бы, отвлечённую тему, как история Киевской Руси …[161]

P.S Ввиду единодушного осуждения моих усов, я решил принести их на алтарь красоты. Но только перед самым отъездом.

24.7.55.

Здравствуй, доченька!

Получил письмо мамы — первое после свидания с Ириной. Хорошее письмо. Она пишет что Иринка — «взрослый и интеллигентный человек», женственная, изящная, с хорошими манерами и, что меня совсем поразило, очень сдержанная. Помнишь, как по дороге в Черновицы один из наших попутчиков назвал её «шило». Нам с мамой незаслуженно повезло с дочками. Но мама также пишет, что здоровье Ирины неважное: плохо с сердцем и лёгкие не в порядке. Живётся ей тоже нелегко.

Я исправно выполняю твоё желание: читаю Пушкина. Однако — это безнадёжно. Меня искренно интересует один только поэт — М.У., остальные меня мало захватывают, не сердись! К тому же, как на грех, первое стихотворение, которое мне попалось на глаза, когда я открыл наугад 1-й том Пушкина, было «Клеветникам России», и мои старые предрассудки немедленно проснулись. Но об этом в следующий раз.

Ты наверное ругаешься за это столь путанное послание. Я его перечитал и сам над ним посмеялся. Но я не хочу писать другого, так как почта скоро уйдёт. Привет твоим подругам. Целую. Твой папа.

28.7.55.

Дорогая моя!

Получил твоё письмо от 16.7, в котором ты, между прочим, упоминаёшь о своих институтских занятиях и о диссертации. Как я тебя понимаю, когда ты говоришь, что нужно было ещё много учиться и много знать. Но ведь ещё не поздно — ты ещё молода, и жизнь твоя ещё впереди.

Очень понимаю твой интерес к философии. Это, действительно, венец всей науки. Но, признаюсь, твои рассуждения о точных науках и, в особенности, о физике и даже об истории мне кажутся несколько легковесными (не обижайся).

Напомню: в русском языке слово правда имеет два значения: правда-истина и правда-справедливость. Не дорого стоит «справедливость», которая не опирается на истину, т. е., на знание, и не дорого стоит «истина», которая противоречит справедливости. И что это будет за философия, которая высасывает свои положения из толстого пальца, не учитывая новейшие достижения физики? Меня также поташнивает от описания беспрерывных драк и смертоубийств всяких там Святополков, Изяславов, Боголюбских, Грозных, Наполеонов и прочих «великих». Но ведь кроме этих «историй», есть ещё история прошлого человечества, без которого невозможно понять настоящего, и, стало быть, нельзя воздействовать на будущее. При встрече, если к тому времени не изменятся обстоятельства и твоей жизни, мы поговорим о том, как тебя обеспечить стоющими книгами по интересующим тебя вопросам.

Чертовски обидно, что, по-видимому, ты не все мои письма получаешь. Я пишу тебе каждые 4–5 дней, а ты пишешь, что ты две недели не получала моих писем. Поэтому я думаю это письмо направить заказным.

Пишет ли тебе Ирина? Я на своих родственников не могу пожаловаться сейчас. Только сегодня я получил два письма от Бориса с фотокарточками себя и своей дочери. Он — при полных регалиях, покрытый орденами и медалями.

Кроме того, я тут встречаю старых приятелей. Старых без кавычек. На днях я встретил жену своего кишиневского приятеля[162], которого я знал хорошо лет 50 назад. Самого приятеля уже 18 лет нет в живых. Получил письмо от одной девушки, которую я в последний раз видел в 1912 году. И представь, обе — очень бодрые особы. Нет, что ни говори — старики более консервативны и более устойчивы, чем современная молодёжь! Они знают, что мир существует уже давно и что всё, что кажется вечным — пройдёт.

В ожидании ответа Москвы я предаюсь мечтам о встрече с тобой. Вот уж поговорим, так поговорим! Несмотря на бодрый тон твоих писем, мне всё чудится, что ты несколько приуныла. Ей Богу, не стоит!

На днях я прослушал лекцию о самом сумасшедшем периоде русской истории — о «Смутном времени». Раньше я старательно избегал эту тему, когда, по словам А.Толстого, «казаки и поляки нас паки бьют и паки, мы ж без царя, как раки, сидели на мели». Но когда лектор показал мне подоплёку этого дела — мне многое стало понятным и поэтому — интересным. А там ли не была сплошная и, казалось мне, бессмысленная резня?

Дорогая моя, не сердись за бестолковость моих писем. Это происходит потому, что в коротеньком письме мне невозможно говорить по существу, а только намекнуть на впечатление от больших, серьезных тем.

Целую тебя, и до скорого, надеюсь, свидания.

Твой, с нетерпением ждущий встречи, папа.

3.8.55

Здравствуй, родная моя!

Прилагаю фотокарточку Сусанны, посланную мне, чтобы я мог на неё посмотреть и переслать тебе. Лицо её показалось мне странно знакомым. Я думаю, что это — просто ваше с ней духовное родство.

Я полностью почти восстановил связи со своей роднёй. Вчера получил от своей сестры Полины, которую я не видал лет 28–30, денежный перевод — 200 рублей. Обещала даже написать, что в моей семейке — большой подвиг. В результате у меня сейчас скопилось на сберегательной книжке 1100 руб., не считая мелочи на текущие расходы. Таким образом, у меня больше, чем достаточно, денег и на дорогу, и чтобы несколько приодеться для свидания с тобой. Остаётся только получить разрешение и поехать. И это — будет.