История одной семьи - Майя Улановская

Я сейчас более или менее информирован о твоей институтской учёбе. Этот вопрос имеет не только академический интерес. «Ничто не вечно под луной», тебе ещё придётся учиться и работать и, как я надеюсь, скоро. Тему для диссертации ты, по-моему, выбрала удачно. Действительно, история марксистских кружков и студенческих волнений мало разработана, несмотря на обильную литературу. Очень важно установить преемственность в их идеологии, начиная со времён Грановского, Станкевича и Герцена, преемственность — это очень важно, иначе — жабье кваканье или бессмысленная тоска по тургеневским «дворянским гнёздам». Вот почему обильные цитаты из Ленина мне кажутся вполне уместными в этой теме. Но, конечно, кроме цитат, необходимы еще свои оригинальные мысли, необходим учет исторического опыта. Мне это пришло в голову, когда я читал об увлечении Сусанны Чернышевским, Добролюбовым и проч. Недавно мне попался в руки том переписки Чернышевского. Покойный не отличался большой терпимостью, и что он знал, он знал твёрдо и навсегда. Так, в письме к сыну он страстно возмущается учёными астрономами и математиками за то, что они даже теорию Канта-Лапласа со смешной осторожностью называли «гипотезой» и не считали её аксиомой. Сейчас его жалобы звучат несколько смешно именно благодаря их страстности.

Короче, необходимо много знать и многому учиться. Ты, по-моему, слишком много останавливаешься на романтике, на «терновых венцах». Эти венцы, к сожалению, неизбежная часть «игры», но не самая существенная её часть.

Я тут веду широкую переписку. Редкий день не получаю писем и не отвечаю на них. На днях получил письмецо от своей приятельницы по Парижу 1912–1913 года. Этих «венцов» ей на долю выпало очень много, и я с большим интересом ждал ее письма. Но увы, оно меня несколько разочаровало — романтики много, но учета опыта — мало. Нужно учиться и учиться.

Мама прислала второе отчетное письмо о свидании с Ириной, она отмечает её самостоятельность, интеллигентность и наличие силы воли. Пишет, что, несмотря на юный вид, она по внутреннему содержанию старше своих лет. Мама пишет, что, как это ни странно, Иринка любит и понимает искусство, особенно музыку. Но я немножко сомневаюсь в склонности моей младшей дочери к «терновым венцам». Маёчек, я пишу тебе часто, боюсь, даже слишком часто — надоедаю тебе общими рассуждениями. Вот почему я очень огорчился, узнав, что ты, по-видимому, не все мои письма получаешь. Это очень грустно.

Новостей у меня по-прежнему, нет. Джека прислала бандеролью пачку научно-популярных брошюр. Но я их ещё не просмотрел, так же, как не читаю английских книг, присланных Стеллой. Читаю капитальный труд — историю СССР для исторический вузов. Труд этот, хотя и капитальный, но по содержанию жидковатый. Однако жую его упорно.

С нетерпением жду твоих стихотворений, они всё же дают представление о твоих настроениях, хотя бы в недалёком прошлом.

До скорого свидания, доченька, и до беседы по душам. Твой папа.

7.8.55

Доченька милая!

Сколько событий! Почти одновременно получил два твоих письма: от 16 и 26 июля. Получил очень хорошее и интересное письмо от Иринушки, письмо от моего брата Лёни, приезд которого в Москву в 1947 году ты, может быть, помнишь. Он тогда с семьёй направлялся куда-то в Среднюю Азию, кажется, в Ашхабад. Узнав мой адрес, он прежде всего прислал 200 рублей. Одновременно пришли ещё 200 рублей от неизвестного из Красноярского края.[163] Таким образом, я располагаю, не считая денег на текущие расходы, нерушимым фондом в 1500 р. Материально наше свидание полностью обеспечено. Дело теперь только в разрешении, и это по-видимому, тоже только формальность, требующая, правда, времени.

Письмо Иринушки меня и обрадовало, и несколько обеспокоило. Она, например, пишет: «У меня бывают иногда настроения, что я начинаю думать, что сатана был прав (помнишь Франса „Восстание ангелов“?) А мне не хочется так думать». Каков клоп!

Она критически пишет и о других прочитанных книжках. Видно — девочка начала думать, а это в родителях вызывает смешанные чувства, которые тебе, я думаю, понятны.

Теперь о наших разногласиях. Да есть ли они, эти разногласия? Ты, по-моему, несправедливо решила, что я «не признаю поэзии». С таким же успехом ты могла решить, что я, например, не признаю музыки, так как откровенно признаюсь, что творения великих композиторов мне совершенно недоступны, хотя я способен пролить слезу, слушая какую-нибудь вульгарную народную песню. Точно так же мне недоступны поэтические красоты признанных поэтов, Пушкина в том числе. Это просто ограниченность вкуса, и ничего больше. Однако об идейном содержании их произведений я, по мере разумения, судить могу.

Вот возьмём, для примера, «Бориса Годунова». Даже я не могу не восторгаться его исполнением и красотой. Замечательно сделана штука! Однако, перейдём к содержанию. Пушкин просто взял официальную, казённую версию оценки личности Бориса со слов казённого историка Карамзина. Мне очень приятно вспомнить, что Белинский отметил этот недостаток у Пушкина, а он ли не восторгался им.

Получился просто нечистый на руку, властолюбивый царедворец, убивший законного наследника, чтобы захватить его трон. Между тем, уже во времена Пушкина фактическая сторона дела подвергалась сомнениям. Царевич Дмитрий не был убит Годуновым и вообще не был убит, а умер во время припадка падучей, упав на свой нож. Белинский совершенно правильно указывает, что трагедия Годунова заключалась в том, что для решения стоящих тогда перед страной задач нужен был крутой и смелый поворот от политики Грозного, и для этого у него качества не хватило. Он был всего только способный, умный и даже лично порядочный исполнитель воли Грозного. Имею ли я право судить о высоко-поэтическом произведении Пушкина, не обладая чутьем поэзии? Вот в тех пределах, которые я указал выше — безусловно, имею.

Вот ты восторгаешься Онегиным, хочешь его наизусть выучить. Конечно, я не оспариваю поэтических достоинств этой поэмы лишнего человека. Но если не говорить о прекрасном языке и о технике исполнения, а рассмотреть отдельно его содержание, то мы найдём в ней всё того же Обломова. Но какого Обломова? Не безобидного и даже симпатичного Обломова Гончарова, а что-то очень претенциозное и пошловатое, хотя он и «как денди лондонский одет». Он, правда, не такой вредный и пакостливый, как его двойник Печорин, но всё же, такой же ненужный и самовлюблённый Обломов.

Ну вот, я опять расползся в общих рассуждениях и не уложился на четырёх страницах. Писать тебе и получать твои письма стало теперь для меня потребностью.